Священный поход. Елена Хаецкая
thor>Аль Джахез. Поучения к Нарриман
Случилось все это на второе лето по окончании мятежа мар-бани, сотрясшего Великий Город.
Появился о ту пору в Вавилоне провозвестник. Новое нес с собой, неслыханное, и потому многие – одни из праздности, иные от пустого любопытства, другие же изголодавшися по слову провозвестническому, – собирались большими толпами и внимали. Собирались по большей части поначалу на рынке, где самые трущобы, с какими шесть могущественнейших вавилонских династий, о двенадцати царях каждая, боролись да так и не справились. После же демократия грянула, она и бороться не стала: на то и свобода, чтобы всяк в такой трущобе сидел, какая сердцу милее.
После же на площадях собираться стали, на главных улицах и даже перед Управительским дворцом.
Имя провозвестника было Савёл Мусорщик. Прежде, в пору плачевных заблуждений своих (так возвещал он во всеуслышанье, рыдая и в грудь себя колотя жилистым кулаком), носил имя Павел и входил в малую общину христиан-сострадальщиков. Гнездились они тогда против казнилища – отчасти потому, что больше там никто жить не хотел из-за тяжелого запаха и непрекращающегося вороньего гама; отчасти же для удобства. Так сподручнее было им собираться вместе для сострадалищ, сочувствилищ и коллективных сожалелищ, какие практиковались для развития души.
Но вот как-то раз постигло этого Савёла откровение. Довелось заснуть ему на куче мусора. Дивен и разнообразен был мусор тот и воистину пропитан духом всевозможной благодати. И всякая вещь, всякий отброс, попавший в благословенную ту кучу, взяла лучшее от вещей и отбросов своей породы: кости и обрывки шкур, веревки, клочья бумаги, ветхая одежда, черепки битой посуды, жестяные банки – словом, что перечислять. Неужто кучи мусорной не видали?
Высилась куча эта непосредственно за казнилищем, вечно оспариваемая между собою воронами, чайками и крысами.
Отчего на куче заснул? Стояла осень. На куче-то оно теплее, чем на голой земле. Да и небо, как ни крути, куда ближе.
Итак, сон сморил Савёла (тогда еще Павла). И было ему видение: будто бы воздвигалсь в небе гигантская мусорная куча, вроде той, на которую смиренно преклонил главу Савёл (в то время еще Павел, полный горестных заблуждений). И вдруг, как пригляделся провозвестник, стала она золотой горой о двенадцать ступеней. Впивалась в ослепительное зеленое небо, простершееся над спящим куда шире, чем обычно простирается небо над рожденным женщиной.
И понял Савел, что поднят высоко над землей. Устрашился он в душе своей и затрепетал.
И появилось на вершине золотой горы – а вернее башни – сияние. Будто бы некая золотая точка. И ступени были из золота, но то золото, что по ним нисходило, казалось еще более золотым. И сверкание было ослепительно, но то сверкание, что неуклонно к Савёлу приближалось, было нестерпимо.
И вот уже различает Савёл огромные ноги наподобие человеческих, обутые в сандалии. И видит перед собою могучую фигуру, сходную с человеческой, но нечеловеческого величия, с синей бородой и синими кудрями, раскиданными в дивном и продуманном беспорядке по широким плечам. Весь был в золото облачен, сверкающее и беспрерывно звенящее. И лазуриты впивались в золотые оправы его колец, браслетов и воротника.
– Я Бэл-Мардук! – грозно рекло явление.
Затрепетал Савёл. Язык прирос к гортани, как то и должно было случиться.
– Кто ты, ничтожный? – вопросило божество.
Но молчал Савёл, не в силах вымолвить ни слова. И снова сказало божество:
– Я Бэл-Мардук! Слушай меня, заблудшее создание. Встань с этой кучи мусора и да превратится она в золотую гору. Возглашай повсюду мою веру.
– Да как же я это сделаю, – пролепетал кое-как Савел, – коли не послушают меня.
– Вот тебе пророчество, – сказал Мардук. – Трижды луна войдет в пору беременности своей и разродится темнотой, и придет весть от грязнобородых эламитов. Страшной будет та весть, содрогнется от нее земля под ногами вашими. Но будет дана вам и надежда. И отыщется она в землях грязнобородых эламитов же. И тогда настанет ваша пора доказать мне свою любовь. Иди же и возглашай мою веру!
И с тем все пропало.
Очнулся Савел на куче мусора, ощущая как бы разбитость и вывернутость во всех своих членах. Кряхтя и охая, восстал на нетвердые ноги и побрел к своим собратьям. Но не стали слушать его собратья, а вместо того назвали идолопоклонником, смердящим псом, тварью мшелоимствующей и продажной, и камнями побить хотели.
Бежал от них, спотыкаясь, Савёл (ибо такое имя принять решил), и недолго гнались за ним, ибо не любили ходить в центральные улицы Вавилона.
И вот та вера, которую велел возглашать повсюду Бэл-Мардук, говорил затем провозвестник, и повсеместно проповедовал богатство, стяжание, непокорство и сытость телесной оболочки, как желудка, так и тех членов, что ниже желудка располагаются и столь же властно требуют себе пищи, хотя и иного несколько свойства.
Так говорил на улицах и площадях Вавилонских Савёл, и слушали его люди. Что до пророчества, то его сочли темным и мутным, а поскольку казалось оно