Грань бездны. Роман Глушков
а наниматель выплатил мне не торгуясь ту сумму, какую я с него затребовал. Редчайшая по нынешним временам удача.
Как, впрочем, и природное явление, замеченное нами в это погожее утро, также было довольно редким. Первое утро нашего очередного рейса через Атлантику омрачилось зловещим знамением, что изрядно подпортило мне настроение, приподнятое после заключения удачной сделки.
Этот черный всполох, или, как их обозначают в документах и на картах – «би-джи» («black glow»), – был самым грозным из всех, какие я наблюдал с моим нынешним экипажем, чей состав не менялся вот уже четыре года – тоже своеобразный рекорд в моей шкиперской практике. Солнце еще не показалось над возвышающимся на юго-востоке Гаитянским плато, когда раскинувшийся пред нами алеющий горизонт вдруг померк. Молниеносно – так, будто кто-то из Вседержителей выплеснул на багряную полосу восхода ведро черной краски. А вместимостью то ведро могло сравниться, пожалуй, с самой пуэрториканской Бездной…
Огромные шипастые колеса «Гольфстрима» издавали при езде много шума. Но донесшийся до нас со стороны всполоха характерный раскатистый треск перекрыл даже громыхание движущегося по камням буксира с прицепом. Я в этот момент стоял у штурвала и смотрел прямо по курсу, оттого и не проморгал сей уникальный по размаху и мощи атмосферный катаклизм.
– Стоп колеса! – вздрогнув от испуга, крикнул я через плечо копошащемуся в моторном отсеке Гуго де Бодье. Толстяк-механик, он же – бывший сенатор одного из северо-восточных атлантических городов – Аркис-Капетинга, – кинулся к рычагу экстренной остановки. А затем навалился на него всем своим упитанным телом и застопорил трансмиссию, отсоединив ее от маховика Неутомимого Трудяги. «Гольфстрим» как раз штурмовал пологий подъем, и Гуго пришлось вдобавок опустить тормозные башмаки, что также приводились в действие соответствующей автоматикой. И лишь когда колеса бронеката и трейлера были надежно застопорены, де Бодье оставил в покое рычаги и, пыхтя, грузно вскарабкался ко мне на мостик, дабы уточнить, что стряслось. Сенатор – все мы его так и называли – был единственный из нас четверых, кто не успел заметить черный всполох, хотя вызванный им шум механик наверняка расслышал.
Объяснять ему ничего не потребовалось. Гуго хватило одного взгляда на горизонт, чтобы все понять без слов. Оставшееся после всполоха скопление метафламма – гигантского облака из миллиардов тонких, и острых как бритва волокон – исчезало, быстро растворяясь в воздухе. Через несколько минут на том месте, где только что бушевала смертоносная буря, не останется и следа. Стало быть, мощный выброс огня, который переродился в «би-джи», был кратковременным. А иначе беспросветно-черная туча все еще продолжала бы висеть над землей или того хуже – разрасталась бы вширь, если бы пламя усилилось.
– Святой Фидель Гаванский! Вот это шарахнуло! Да еще так близко от Аркис-Сантьяго! – воскликнула в воцарившейся тишине Долорес Малабонита – наш бортстрелок, впередсмотрящий и по совместительству моя последняя – пятая по счету – жена. Она, сенатор-изгнанник де Бодье плюс наш четвероногий друг – говорящий варан-броненосец Физз – вот и весь нынешний экипаж «Гольфстрима»…
В этом рейсе нас также сопровождал мой наниматель и хозяин груза, некий Томас Макферсон: сутулый, сухощавый, все время кашляющий старикан с дрожащими руками и морщинистым, покрытым пигментными пятнами лицом. «Дохлый, но щедрый» – так лаконично, не в бровь, а в глаз охарактеризовала его Малабонита. Точнее не скажешь: кем-кем, но скупердяем Томас и впрямь не был.
Только из-за его невероятной щедрости я раздобрился настолько, что разрешил ему взять с нами в рейс второго сопровождающего, хотя пассажирское место на «Гольфстриме» было оборудовано всего одно. Ладно, потеснимся, чего уж там. Приятель клиента должен был присоединиться к нам не сразу, а спустя три дня, на равнине Нэрса, у тамошнего Столпа. Макферсон не раскрыл нам личность этого человека, но заверил, что он – столь же добропорядочный джентльмен, как и сам Томас, и что его участие в нашем походе будет отнюдь не лишним.
Я пожал плечами: что ж, кто платит, тот и барин. А кто платит вперед, тот для меня – шкипера трансатлантического буксира Еремея Проныры Третьего – фактически святой. Причем гораздо более уважаемый святой, нежели для Малабониты – ее Фидель Гаванский. И подобным клиентам я готов во многом потакать – а вдруг судьба снова сведет нас на просторах подлунного мира? Работать с надежными, проверенными и платящими вперед клиентами для меня всегда сродни празднику.
Половину нашего гонорара Томас оплатил монетами, а половину – отборными иностальными листами, самый маленький из которых был размером с раскрытый шкиперский Атлас! При помощи этой иностали клепальщики Аркис-Сантьяго – города, где правит алькальд Сесар Железная Рука отец моей Долорес, и где старик Макферсон хранил доселе свои богатства, – могли бы провести капитальный ремонт корпуса «Гольфстрима». Но я планировал озадачить этой работой умельцев из другого города – далекой и загадочной крепости Гексатурм. Именно туда – в находящийся по ту сторону Срединного хребта Гексатурм – мы и направлялись. И щедро оплативший нашу поездку наниматель умолял меня поторопиться.
Какая нужда гнала его