Молодецкие игры. Владимир Василенко
и, умывайся, как утренней росой…
Вставать еще рано, но сон как рукой сняло. Поворочавшись немного, Веда придвинулась поближе к мужу. Обняла со спины, прижалась щекой к его заросшей колючей бородой щеке. Какое-то время просто лежала, слушая его дыхание. Спит, как убитый – три дня в лесу промышлял, только вчера вернулся. Сердце тяжело бухает в груди, прямо под её ладошкой. Ту-тум, ту-тум, ту-тум… Улыбнувшись, она ласково, как кошка, потерлась о его плечо и отодвинулась. Спи, милый…
Осторожно выбралась из-под теплого стеганого одеяла. Нашарила в полутьме обувку, поверх ночной рубахи накинула шерстяной платок. Пробралась к выходу. Открываясь, тяжелая дубовая дверь оглушительно заскрипела – протяжно, гадко, как несмазанная телега. В утренней тиши любой звук кажется слишком громким.
Зябко кутаясь в платок, Веда встала на пороге, оглянулась. Небо на востоке уже заметно порозовело. Еще немного – и солнышко выглянет из-за холмов, брызнет первыми лучами на луг, на речку, слизнет тяжелые капли росы с травы… Со стороны мельницы донеслось пение петуха. Отцовский. Он всегда первый. Еще чуть – и ему начали вторить деревенские, один за другим. Последним голос подал старый облезлый кочет трактирщика; причем, как всегда, показалось, что под конец бедолага помер от натуги.
Прохладный воздух приятно освежает кожу, отгоняя остатки сна. Веда прислонилась спиной к косяку, поглаживая уже довольно заметный животик. Улыбнулась, вспомнив, как вчера малыш шевельнулся, в первый раз, и как сердце тогда сжалось в тугой комок и трепетало радостно, переполняя ее восторгом, нежностью и… страхом. Она поёжилась, прижала ладони плотнее к животу, прислушиваясь. Ну же… Ну, еще разок, маленький…
Где-то неподалеку хлопнула дверь, заскрипели доски крыльца под чьими-то тяжелыми шагами. Веда обернулась на звук и увидела молодого светловолосого парня, идущего к колодцу. Один из тех троих, что прискакали вчера вечером, уже на самом закате, и остановились у старого Хога. Дочка трактирщика сказала, что из самого Норда гости, из дружины княжеской. И что самый молодой – не иначе, как сам Сигурд, наследник Бордана Свирепого. Ну, здесь Тэа, как всегда, прихвастнула. Чего княжескому наследнику здесь делать?
Парень, неловко ворочая журавлем, вытянул из колодца полное ведро студеной воды и, громко фыркая и отплевываясь, принялся умываться. Веда, сама того не замечая, спустилась с крыльца и подошла чуть ближе, чтобы получше разглядеть гостя. На полпути к колодцу вдруг опомнилась, оробела, да так и осталась стоять, кутаясь в платок и наблюдая.
Чужак еще совсем молодой – едва ли двадцать зим встретил. Высокий, широкоплечий, но мяса на костях еще не нарастил, и оттого нескладный немного, мосластый, как теленок-подросток. Лицо почти гладкое, волосы чистые, ровно подстриженные, не то что у деревенских. Рубаха со шнуровкой у горла, широкие шерстяные штаны – одежда простая, но добротная, к тому же выглядит как ни разу не надеванная. На ногах – высокие сапоги из тонко выделанной кожи, отороченные темным мехом, украшенные железными колечками. Дорогая обувка.
Парень закончил умываться и отправился обратно к постоялому двору. Там, на крыльце, уже показались его спутники – оба гораздо старше, крепкие, кряжистые; точно, воины. Эти, видать, давно умылись – одеты полностью, поверх толстых курток из лосиной кожи поблескивают кольчуги, у одного в руке – боевой топор на длинной рукоятке.
– Ну что, в путь, князь? – спросил один из них – тот, что повыше, с черными, как смоль, длинными усищами.
– В путь, – мотнул головой парень – и впрямь, как бодучий теленок. – Лошади-то готовы?
Усатый кивнул.
– Ну, так кличьте уже этого вашего следопыта!
Он скрылся в таверне, воины же, шагая неторопливо, будто нехотя, спустились с крыльца и пошли прямиком к дому Веды и Халана.
Князь?! Неужели тот, молодой – и вправду князь Сигурд? Сердце Веды затрепетало, как пойманная птица.
– Эй, красавица! – окликнул её усатый.
Веда вздрогнула и едва сдержалась, чтобы не броситься опрометью обратно в избу.
– Да, господин?
– Здесь, что ли, Халан живет? Нам этот старый пердун трактирщик все уши прожужжал…
– Здесь, господин. Муж это мой.
– Вон оно что…
Воины подошли уже вплотную. Усатый усмехнулся, окинув Веду таким взглядом, что той захотелось спрятаться. Она плотнее завернулась в платок, обхватила ладонями живот, будто защищая малыша.
– Дома муж-то?
– Дома. Спит он ещё…
– Так разбуди. Скажи, дело к нему есть.
Веда неуверенно кивнула и, чуть попятившись, бросилась к дому.
Когда Халан вышел, возле крыльца стояли все трое. Молодой князь тоже облачился в длинную, почти до колен, кольчугу, в ножнах на его поясе висел меч. В левой руке Сигурд держал островерхий шлем без забрала.
Халан, спросонья помятый и мрачный, исподлобья взглянул на гостей. Широко зевнул, оперся спиной о столбик, что держит навес над крыльцом. Веда, затаив дыхание, следила за ним через приоткрытую дверь.
– Ты,