Секрет Сабины Шпильрайн. Нина Воронель
чем отпереть дверь нашего дешевого отеля заранее зажатым в ладони ключом. Так что уж говорить о ноябрьском вечере, когда слабый свет уличных фонарей не в силах прорвать завесу тьмы.
Но сегодня днем, когда я выскочила перекусить в соседний китайский ресторанчик, я увидела наклеенный на его дверь маленький рекламный листок. Он анонсировал документальный фильм, от названия которого у меня потемнело в глазах. Не успев даже подумать, я сорвала листок с двери. Он оторвался так легко, что я чуть не упала, зажимая его в занемевшей щепоти.
Наверное, нужно было тут же выбросить этот листок, но я зачем-то развернула его и прочла фразу, на задачу забыть которую я потратила несколько лет своей печальной юности. На какой-то миг я почувствовала, что стены качнулись и тротуар уходит у меня из-под ног. Но рекламка упорно продолжала торчать у меня между пальцев, и страшная фраза не стерлась и не растворилась в скоплении других окружавших ее слов. Ее нельзя было не заметить – набранную крупным шрифтом, гораздо более крупным, чем все остальное, и окрашенную в красный цвет.
Я плотно закрыла глаза, досчитала до пятидесяти и открыла их снова – увы, все осталось, как было. Я заставила себя прочесть:
«Меня звали Сабина Шпильрайн».
Это не было послание с того света, адресованное мне, а просто реклама фильма «My name was Sabina Spilrein», на просмотр которого приглашали всех желающих в кинокафе «Форум».
Я глянула на число в смутной надежде – а вдруг просмотр был на прошлой неделе и ничто не обязывает меня идти смотреть этот фильм? Но нет, рука судьбы неумолима: просмотр был назначен на сегодня. Предлагались два сеанса для желающих – в восемь вечера и в десять.
Оставался вопрос: была ли желающей я, профессор Сталина Столярова, родом из Ростова-на-Дону?
Хотела ли я вернуться к ужасу своего детства, на забвение которого были потрачены годы? В конце концов, в моем возрасте можно и рискнуть – толстый пласт лет отделял меня от мучительно пережитой мною драмы. Тем более неизвестно, что мне покажут…
Из верхнего левого угла рекламки на меня смотрело молодое женское лицо – нежное, печальное и совсем не похожее на Сабину. В золотой рамке под портретом было написано нечто туманно-многозначительное: «Горькое свидетельство работы сознательных и подсознательных сил». Мелькнуло имя режиссера: Элизабет Мартон – какая разница, как зовут режиссера?
Так и не попробовав китайской пищи, я вернулась в номер и поспешно легла в постель. Я предвидела, что вот-вот придет Лилька в сопровождении еще пары участников научной конференции, ради которой мы с ней два дня назад прилетели в Нью-Йорк из новосибирского Академгородка, и притворилась спящей. Я не хотела присоединяться к веселой пирушке счастливых людей, не знавших того, что когда-то знала я.
Лилька примчалась через полчаса, заглянула в мою комнату и позвала меня, но я не могла предстать перед взором других людей. Я лежала в какой-то странной прострации, не в силах отличить сон от яви. Веселые голоса за дверью скорее принадлежали сну, так же, как и зыбкий свет фонарей над Четырнадцатой улицей Манхэттена, а явь осталась там, в далеких переулках моего ростовского детства, которых давно уже нет – их срыли, снесли и разрушили. Их стерли с лица земли, а они все равно остались явью на задворках моего сознания, более реальные, чем улицы новосибирского Академгородка и переходы нью-йоркского метро.
Самой страшной явью была дорога на Змиевскую балку, по которой я бежала вслед за Сабиной, – ее невозможно было ни разрушить, ни стереть. Потом четыре года меня перебрасывали из больницы в больницу, стараясь вытравить образ Змиевской балки из моего сознания, пока врачам не удалось загнать этот образ в какой-то дальний чулан моей памяти и запереть его там за семью замками.
А теперь листок с ее именем затаился у меня под подушкой, не оставляя никакого выбора – через несколько часов мне придется пойти смотреть фильм под названием «Меня звали Сабина Шпильрайн». С подзаголовком «Между Фрейдом и Юнгом». Значит, вся эта история про Фрейда и Юнга была правдой, а не сказкой, не вымыслом, как утверждали мои лечащие врачи. Впрочем, врачам я не очень верила, оставался вопрос – верила ли Сабине я сама?
Заснуть я так и не смогла, просто провалялась в постели весь день до шести вечера. К шести Лилькины гости пошумели и разошлись, а сама Лилька, на мое счастье, рухнула в постель и уснула – джет-лэг он для всех джет-лэг, для старых и молодых. Слава богу, мне не придется объяснять, куда я собираюсь удрать от нее на весь вечер.
Я выбралась из постели и стала медленно собираться в кинокафе «Форум». Первым делом нужно было выяснить, где это кафе находится. После долгих ползаний по карте Нью-Йорка с лупой в руке я обнаружила, что можно дойти туда пешком, если выйти сразу, не задерживаясь даже для того, чтобы выпить чашку чая.
В моем возрасте прогулка пешком по лабиринту улиц Гринвич-Виллидж – задача не из легких, но это все же проще, чем нырнуть в метро Четырнадцатой улицы и долго разбираться в хитросплетениях его многочисленных ветвей. Я шла и шла, сбивалась с пути, возвращалась обратно и опять шла, узнавая пройденные раньше кварталы, и все-таки пришла задолго до начала.
Что