Бокал сангрии и паэлья. Мария Гарзийо
для него незамеченным. Сеньор Костелла явно почуял посылаемые ему в спину горстья проклятий, и теперь решил рассчитаться с неблагодарной зрительницей. Одно мокрое черное ухо со снайперской точностью ударяет меня в грудь и, отрекашетив, падает на колени. Нечеловеческим усилием отодвинув на задний план напирающую истерику, я аккуратно двумя пальцами приподнимаю окрававленный кусок плоти и, развернувшись, опускаю его на белоснежную штанину быко-ненавистицы. Она подскакивает как ужаленная и с воплем «Are you craaazy?!» стряхивает мрачный сувенир на землю. На светлой брючине остается ярко-красный след. Старушенция пялится на него с ужасом. Мне кажется, что только теперь до нее дошло, что все происходящее было не компьютерной баталией, а реальным убийством. Истерика прорывает плотину и окатывает меня с головой. Я поднимаюсь с места и, трясясь от рыданий, пробираюсь к выходу. «Слабая. Не выдержала» догоняет меня шопот собравшихся. Они правы. Да, слабая, да, не выдержала. А как может выдержать корриду человек, который в детстве при прочтении «Красной Шапочки» плакал трижды? Почему трижды? Первый раз при съедении бабушки, второй при пожирании самой Шапочки, а третий на убийстве волка охотниками. Всех детишек факт вспарывания отрицательному герою-волку брюха радовал, а меня повергал в слезы. Потому что волк тоже был живой, и ему тоже было больно. И не виноват он, что природа сделала его хищником. И бык Бонифацио был тоже ни в чем не виноват. Рикардо догоняет меня уже на выходе и бесцеремонно хватает за руку. – Куда это ты?! На моем опухшем от слез и вчерашнего солнечного ожога лице отражается вся многообразная гамма чувств. Должно быть, выгляжу я сейчас отвратительно. Красная, с грязными следами туши на щеках и маленькими воспаленными глазами. Ну, и пусть. Мне все-равно. Я не хочу больше видеть Рикардо. Никогда. – Out, – односложно мычу я, пытаясь выдернуть руку из его тисков. – Еще только один бык был. Пять осталось. – Иди смотри своих быков, – взрываюсь я, – Убийца! Ненавижу! Я иступленно долблю его грудь кулаками. Он прижимает меня к себе, мои руки безвольно падают. Я плачу, уткнувшись в тонкую ткань его рубашки. – Прости меня, – шепчет Рикардо, гладя мои волосы, – Я не должен был тебя сюда вести. На новичка коррида порой производит слишком сильное впечатление. Я не думал, что ты можешь оказаться такой чувствительной. Думал, перед тобой Буратино с деревяшкой вместо сердца? Я отстраняюсь, оставив на его светлой рубашке замысловатые черные узоры. – Отвези меня в отель. – Ты точно не хочешь… Досмотреть кровавую бойню? – Нет!! Судя по его виду, бывший быкобой явно сожалеет о пропущеном спектакле. Надувшись как сыч, он выходит следом за мной на стоянку и заводит машину. – Ты ничего не поняла, – бубнит он, выруливая на дорогу, – Этих быков выращивают специально для боя. У них судьба такая. – Ага, судьба, – ядовито хмыкаю я, собираясь уже рьяно ринуться в бой, но во время притормаживаю. Что я могу доказать этому