Сказаниада. Петр Ингвин
так незаметно подкрадываться к людям, когда они кушают или задумались. Тем более нельзя, когда то и другое вместе.
Перед ней стоял серый волк.
– Я несу бабушке пирожки. – Она поглядела в пустую корзинку и еще раз вздохнула. – Несла. Но лучший мой подарочек – это я. Бабушка все равно будет рада. Серый, отвези меня к ней, пожалуйста! Ну пжа-а-ааалста!
Красная Шапочка округлила просящие глазки и пару раз быстро моргнула. Волк – зверь мужского пола, ему не устоять перед что-то замыслившей женщиной, пусть даже несовершеннолетней.
А точно ли мужского? Она присмотрелась к встреченной посреди леса зверюге.
Волк выглядел странно. И это мягко сказано. Уши у него были… не передать словами. Огромные, каждое в размер головы. В детстве мама сшила мягкую игрушку с такими ушами, но глаза у той зверушки были другие. Добрые-предобрые. А у волка…
– Почему у тебя такие большие уши? – Красная Шапочка медленно отступила назад.
– Чтобы лучше слышать тебя.
Все верно, волк прав. А большие глаза – чтобы лучше видеть. А большие зубы…
Про них Красная Шапочка додумать не успела – чудовищного размера челюсти раскрылись, и жаркая пасть всосала в себя целиком, вместе с шапочкой и лаптями. Как надеваемый через голову длинный свитер, ее окутала непроглядная тьма и стала заталкивать во что-то жуткое и противное. Мир – яркий и радостный, с птичками и солнышком – остался далеко за острыми клыками, словно кто-то захлопнул ставни единственного окна.
Красную Шапочку съели?!
Это была последняя мысль. После нее – только ощущения, будто бы что-то хватало, тащило и перекручивало, растворяя в бесконечном ужасе.
Глава 2 Сын мельника
По лицу хлестали ветви, слепили пробившиеся сквозь кроны прямые лучи. Лес будто ополчился против Данилы. То огромное дерево поперек просеки не пойми откуда свалится и путь перегородит, то, как здесь, листва так мощно разрослась, что чуть не скидывала всадника с лошади.
Данила не обращал внимания. Грудь пучило предвкушением, мечты перестали быть чем-то призрачным и далеким, они превратились в планы и обзавелись сроками. Один взгляд на солнце, и на душе разлилась патока: к этому времени все должно быть кончено. Лучше бы подождать еще, но он не мог ждать и лишь сильнее пришпоривал коня.
Сколько бы старуха не отнекивалась, но не может быть, чтобы не припрятала чего-нибудь на черный день. У нее столько было – нормальному человеку за тысячу жизней не потратить, а имеющему воображение – за десяток.
На воображение Данила не жаловался.
– Ведь все с собой в могилу утащит, старая карга, – не раз жаловался он жене. – Лучше бы о детях подумала.
Когда умер отец Данилы, старшему сыну – Гавриле – он завещал мельницу, младшему – Ваньке – оставил свои лучшие сапоги да жутко породистого кота. Узнав цену будущих котят, на кота возложили невероятные надежды. Увы, тот только жрал да спал, причем жрал больше хозяев и только особенные