Рождество Эркюля Пуаро. Агата Кристи
ответил Альфред. – Да, наверняка он так бы и сделал.
Лидия поправила последний камешек.
– Готово, – сказала она.
– К чему готово? – недоуменно переспросил Альфред.
– К Рождеству! – рассмеялась Лидия. – К сентиментальному семейному Рождеству, которое мы собираемся отпраздновать.
Глава 4
Дэвид читал письмо. Сначала он скомкал листок и в сердцах отшвырнул в сторону. Затем потянулся к нему, поднял, разгладил и снова перечитал.
Его жена Хильда молча наблюдала за ним. Она заметила, как дергается на виске мужа мускул (или это нерв?), как дрожат длинные, изящные пальцы, сколь нервны и судорожны все его движения.
Когда же он убрал прядь светлых волос, которая вечно норовила упасть ему на лоб, и умоляюще поднял на нее голубые глаза, она уже была готова.
– Хильда, что мы будем с этим делать?
Его жена не спешила с ответом. В голосе мужа она уловила мольбу. Дэвид всегда и во всем полагался на нее – так было с самого первого дня, когда они поженились. Она знала: окончательное решение принимать ей. И потому не торопилась высказывать свое мнение.
Когда же Хильда заговорила, голос ее звучал спокойно и ровно, напоминая голос опытной няни в детском саду:
– Все зависит от того, как ты к этому относишься, Дэвид.
Будучи женщиной крупной, Хильда не отличалась красотой, но от нее исходила некая невыразимая притягательность. Таких женщин изображали на своих полотнах голландские живописцы. В звуках ее голоса было нечто теплое и чарующее. При этом в ней чувствовалась сила – скрытая жизненная сила, которую те, кто слабее, находят неодолимой. Невысокая, дородная женщина средних лет, не отличающаяся умом, отнюдь не яркая, но обладающая чем-то таким, мимо чего невозможно пройти. Сила! Хильда Ли обладала силой!
Дэвид встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате. Его волосы были практически не тронуты сединой. Внешне он скорее напоминал юношу. В его лице было нечто от рыцаря с картин Бёрн-Джонса[5]. Лицо человека не от мира сего…
– Ты знаешь, Хильда, что я думаю по этому поводу, – задумчиво произнес Дэвид. – Ты не можешь не знать.
– Я не уверена.
– Но я же говорил тебе, причем не один раз! Как я все это ненавижу – и дом, и местность вокруг него, и все-все! Это не вызывает у меня никаких воспоминаний, кроме уныния. Я ненавидел каждую секунду своего существования, когда рос там! Стоит мне вспомнить об этом… обо всем, что ей довелось вынести… моей матери…
Хильда сочувственно кивнула.
– Она была такая нежная и такая терпеливая. Лежать, испытывая муки, но, терпя их, покорно сносить все невзгоды. Когда же я вспоминаю об отце… – Лицо Дэвида потемнело. – Я вспоминаю о тех несчастьях, которые он принес в ее жизнь, унижая ее, хвастаясь своими любовными победами, постоянно изменяя ей с другими женщинам и даже не пытаясь это скрывать.
– Наверное, зря она с этим мирилась, – произнесла Хильда Ли. – Ей нужно было уйти от него.
– Мать была слишком порядочна, чтобы поступить так, – с легкой
Эдвард Коли Бёрн-Джонс (1833–1898) – британский художник.