Одураченный случайностями (Борщ). Андрей Дрожжин
аниславовичу тяжело и неприятно.
Человек, что искал со мной встречи отрекомендовался ему режиссером, которого заинтересовали мои книги и он хотел бы поработать совместно. С одной стороны, я был рад и понимал, что это нормальная практика, когда неизвестного, пишущего под псевдонимом автора, с весьма умеренными тиражами книг находят через доверенное, а таким и был издатель, лицо. А как по-другому найти начинающего писателя? С другой стороны, я чувствовал, что тревога Виктора Станиславовича связана совсем не с тем, что меня возьмут в раскрутку киношники и я забуду о нем. Тут было что-то другое, о чем он не говорил.
– Когда? – спросил я.
– Сегодня, в час, в кафе на бульваре.
– Хорошо. А он не спросил: смогу ли я?
– Нет, – сказал, как отрезал издатель.
– Как его зовут?
– Не знаю, – буркнул Виктор Станиславович.
– Не Бондарчук? – я попытался развеселить старика, но не вышло.
– Андрей! – грозно обратился ко мне он.
– Тарковский?
– Нет! Ты Андрей. А он не Тарковский, и не Спилберг, и не брат Коэна, – еще более недовольно ответил издатель.
– Из какой студии тоже не известно?
– Не известно.
– А как я его узнаю?
– Никак. Он сам к тебе подойдет.
– Виктор Станиславович, вы меня извините за эти вопросы, но я же должен знать. Вы же сами не рассказываете.
– Чего рассказывать? Я сам ничего не знаю. Он мне никаких подробностей не называл. Назначил встречу и просил, чтобы ты с книгой пришел, чтобы он тебя узнал. Вот и все.
– Со своей?
– С той, которую в руках видно будет, – после короткой паузы, язвительно произнес Виктор Станиславович, имея в виду скромные размеры моих изданий.
– Ок, – обиженный таким сарказмом ответил я. – Буду с БСЭ.
– Будь. Все, пока.
На этом разговор закончился. Издатель бросил свою трубку, а я остался слушать его короткие гудки в своей.
Издевка Виктора Станиславовича, произнесенная в ситуации, когда мне, может быть, вот-вот крупно повезет быть экранизированным, довольно здорово меня задела. Я посмотрел на полку, где мои брошюрки стояли в тени книг более именитых авторов и едва виднелись между томов энциклопедий, и подумал о том, что, он мог бы увеличить шрифт и межстрочные интервалы, добавить иллюстраций, сделать нормальный, твердый переплет, короче, пойти на некоторые несложные хитрости, чтобы в результате книга стала похожей на книгу, а не на руководство по эксплуатации какого-нибудь бытового прибора. Но не пошел, а теперь насмехается. С другой стороны, обижаться на него после всего сделанного для меня, значит показать себя неблагодарным свином.
«Да, – пытаясь переключиться на другое, продолжал думать я, – конечно, это не мировые шедевры, но почему бы не найтись талантливому режиссеру, способному вытащить из моей книги всю вложенную в нее глубину и, может быть, даже лучше меня, автора, показать ее в своем фильме. А показать-то есть что. Ведь вкладывал же я в эти книги свою душу! И смысл пытался чтобы в них тоже был. Возможно, у меня не очень хорошо со стилем; я не слишком силен в описаниях; не исключаю, что и русский язык мой не на высоте… Но смысл-то от этого не страдает!? Или страдает? Так он на то и режиссер, чтобы невзирая на манеру изложения увидеть замысел автора и раскрыть его во всех красках доступных современному синематографу. Бывают же такие сильные экранизации? Конечно. И он, режиссер, должен хотеть и стремиться стать лучше автора, чтобы зрители могли сказать: «Да что там книга! Вы вот фильм-то видели? Вот это шедевр!» И уж тогда, после его выхода я сам посмотрю: стоит ли мне сотрудничать с таким издателем-приколистом?»
До встречи оставалось три часа. Первый я провел в размышлениях о том, какую бы книгу взять с собой на знакомство. Остановился я, перебрав огромное количество вариантов, на самой первой, попавшейся мне на глаза, – ее давно уже пора было куда-то применить, так как для чтения она ни коим образом не годилась. В выборе «произведения» под названием «Одураченные случайностью» подкупило меня практически все: большой формат, множество страниц, дурацкое название и ядрено-зеленый, заметный издалека цвет обложки. Кроме того, литература, наверняка, считается умной и даже просветительской в некоторых кругах, а значит в лицах редких знатоков я тоже могу сойти за своего, умного, то есть. Сие открывает еще одно немаловажное обстоятельство, грех которым не воспользоваться. Знакомство с какой-нибудь запутавшейся в череде одурачивших ее случайностей красоткой с подобным трудом в руках представляется весьма вероятным. Самое же главное, что эту книгу, подаренную мне малознакомым человеком, практически на бегу, я совершенно не боюсь потерять, порвать, измять, испачкать, забыть и тому подобное. В общем, она просто идеально подходит ситуации.
Второй час и начало третьего я, окончательно позабыв о своей обиде и тревогах Виктора Станиславовича, представлял себе образ режиссера и репетировал реплики из разговора, которому только суждено было состояться. Я полностью растворился в этом занятии,