Вонгозеро. Яна Вагнер
впервые после долгого перерыва он чувствует наконец, что нужен своему сыну, что ему нравится, как быстро все мы – взрослые, состоявшиеся, не искавшие его советов, превратились в неуверенных детей, собравшихся под его защитой. И еще я подумала о том, что за все время с тех пор, как он появился на нашем пороге посреди ночи, никто из нас еще не сказал ему ни слова благодарности.
Словно в продолжение моих мыслей, Леня со стуком поставил стакан на стол и сказал:
– Вы, я смотрю, как-то серьезнее ко всему этому отнеслись, а я, дурак, дверь им открыл – думал, свои же, может, им воды нужно или дорогу подсказать. Если бы не ты..
– Борис Андреевич, – значительно сказал папа Боря и протянул руку, которую Леня пожал, торопливо приподнявшись с места.
– Если бы не ты, Андреич, они бы и меня там положили, наверное, рядом с Айкой. Я даже с цепи спустить ее не успел – пошел и открыл дверь, долбоеб, руку хотел ему пожать. – Тут он схватил бутылку и налил себе еще, и поставил было ее обратно на стол – но приподнял снова и наполнил еще один стакан, который подвинул к папе Боре. Я заметила жадный Маринин взгляд и подтолкнула к Лене наши с ней стаканы – это был кокетливый, вечериночный жест, за который мне немедленно стало стыдно, мне пришло в голову, что все происходящее сейчас больше не вертится вокруг нас, женщин; на мгновение мне показалось, что эти два стакана так и останутся стоять пустыми возле бутылки, но Леня машинально наполнил и их тоже, хотя и не взглянул на нас – он смотрел на карабин, стоявший здесь же, возле стены, дулом вверх – вернувшись, папа Боря первым делом возился с ним, заряжая, и поставил его так, чтобы можно было схватить его быстро, просто протянув руку.
– У тебя есть на него разрешение? Ты прямо Натаниэль Бампо, Андреич, как ты его из окна высунул, они бы просто так не уехали ни за что… – Он говорил что-то еще, а я думала – надо же, Леня, с его мясистым затылком, с его плоскими шутками, оказывается, читал в детстве Фенимора Купера, играл в индейцев и, наверное, воображал себя Следопытом, или Чингачгуком Большим Змеем; я подняла на него глаза и услышала, как он говорит: – Такая девочка была, я ее из питомника взял, для охраны, няню мимо нее провожать приходилось, гости лишний раз боялись спьяну курить во двор выйти, Маринка вечно ворчала – завел крокодила, но собака умная – знала, кого трогать нельзя, Дашка ей даже пальцы в рот засовывала, – и ничего. А они ее – на бегу, не глядя, как мусор, – и губы у него вдруг задрожали, я смотрела на него и чувствовала, как слезы, которых не было целый день, со вчерашнего утра, когда я увидела всех их на этом же диване в гостиной (наши свадебные ракушки во рту у пухлой Даши, Марина, еще гладко причесанная, в утреннем макияже, Леня, хлопающий рукой по дивану), вдруг потекли у меня из глаз – горячо, сильно, ручьями, но я не успела даже всхлипнуть, и никто не взглянул в мою сторону, потому что мы все услышали, как возле наших ворот, снаружи, остановилась машина.
Следующая секунда была наполнена событиями так густо, что должна была бы, наверное, длиться