Возвращение «Летучего голландца». Михаил Шторм
и постоянно загорелым лицом. Модести отличалась от нее, как ночь отличается от дневного света. Ее красота не предназначалась ни для кого конкретно и излучала холод, столь хорошо распознаваемый обледенелым сердцем Алекса. Может быть, им суждено оттаять вместе?
Мысль об этом была подобна предчувствию весны, которая непременно придет после самой долгой зимы. С той минуты, как Алекс увидел Модести, он чувствовал себя стоящим на пороге каких-то потрясающих перемен. Ощущение усиливалось тем, что впереди их ожидало опасное и, возможно, долгое путешествие, и не где-нибудь, а у побережья Южной Африки, где все будет впервые и вновь, где небо соединяется с землей, где дикие животные гуляют на воле, где сливаются воедино два океана, где до сих пор обитают дикари в набедренных повязках. Время там, как и тысячу лет назад, течет медленно, никуда не торопясь, давая возможность насладиться каждым мгновением.
Алекс думал об этом, когда, обдуваемый ветрами, стоял на скалистом мысе Доброй Надежды и смотрел туда, где напирали друг на друга два океана. Быков находился рядом, вглядываясь вдаль из-под ладони, приставленной козырьком ко лбу.
– Я читал, что можно разглядеть границу между океанами, – сказал он. – В них вода разного цвета.
– Быть такого не может, – возразил Алекс. – Сказочки из буклетов для туристов.
– А вот мы проверим, Саша. Так, по левую руку от нас Индийский, по правую руку – Атлантический. Значит, слева океан будет ярко-синим, а справа – голубовато-стальным.
– Лично я наблюдаю обратную картину.
– Это просто эффект освещения, – не сдавался Быков.
– Конечно, – пожал плечами Алекс. – Иначе и быть не может. Есть один мировой океан, и все его деления условны. Ты же не станешь искать отличия между волнами слева и справа?
Быков посмотрел на далекие гребни, на белоснежную пену внизу и сказал:
– Не буду.
Они стояли на смотровой площадке, увенчанной чем-то вроде белого мусульманского мавзолея, уменьшенного в десятки раз. Что ж, Быков ничуть не удивился бы, если бы на одном из окружающих базальтовых утесов возвели бы настоящий храм. Фонтаны соленых брызг, грохот волн, тугой напор ветра и очертания гор в сизой дымке – все это дышало первозданной мощью и простотой. Место словно специально было создано для раздумий о вечности.
Океан величаво расстилался под ними глубоко внизу, синея на солнце вольно бегущими к берегу волнами. Играя ими, океан гудел ровно, победно, мощно, упиваясь сознанием своей силы. Ветер был влажен и толкал в грудь, словно предлагая отдаться его воле, лечь на него и полететь подобно чайкам. Он был таким чистым, что невозможно было надышаться его свежестью. Все новые и новые волны с грохотом пушечных выстрелов обрушивались на скалы, крутились водоворотами снежной пены и, убегая назад, увлекали за собой косматые водоросли и гравий, который гремел и скрежетал в неумолчном шуме.
Постояв на самом краю, Быков ощутил, что лицо его стало мокрым