Шутка Одина. Денис Смердов
и ветреное, как молодая красавица, и необъятное, как ее мать. Оно волнует мой дух. Чем выше волны, тем радостней сердце моему. Утром оно тихое, молчаливое, холодное и прозрачное. Свет зари, проникая сквозь соленую воду, достигает дна, распугивает ночные ужасы наших фьордов, спрятавшихся среди камней и бурых водорослей. Свет ловит маленьких ловких рыб, которые драгоценными камнями сверкают со дна. Но все может измениться.
Налетел порывистый злой ветер, и вырвал из морской глади клок пены, капризно бросил на берег. Вода стала мутно-зеленой или даже черной, как вороново крыло. Не видно больше ни рыб, ни камней, ни дна – есть, только обезумевшие волны, которые с силой бросаются на сушу и отступают, унося с собой прибрежный песок, сухие лохмотья водорослей и черные топляки. В такие моменты, я сижу на берегу и только наблюдаю за силой великого Эгира1 и его детей.
В детстве я думал, что море – великан, с которым я могу посоревноваться, и я бросал в него камни или показывал ему свое мужество, ругаясь и крича на него. Но победа всегда доставалась ему, морю. Оно глушило мой голос и отбрасывало мой камень обратно, на берег. Мои сородичи восторгаются мудростью Одина2 – отца богов, хитростью Локи3 – бога, шутника и задиру, красотой Фрейи4, но все они боятся и пресмыкаются перед мощью Эгира – бога морей, и его жены – ужасной великаншей – Ран. Они – это море, а море – это жизнь.
А еще оно всегда честно с нами. Вот я смотрю в его гладь и вижу себя. Вижу все свои недостатки, весь свой скверный характер: жестокость, кровожадность, смелость на грани безумия – тяжелый взгляд, человека, привыкшего повелевать. Все это под маской красивого мужчины. Точнее, когда-то я был красивым. Когда-то у меня были длинные золотые волосы и густая борода, умасленная благовониями и расчесанная костяным гребнем, украшенным резными оленями. Льстецы-стихоплеты говорили мне, что мои волосы гуще и красивей, чем у самого конунга Харольда Длинноволосого5. Но я знал Харольда. Это лохматый и нечесаный боров. Поэтому мне хотелось вырезать языки за такое сравнение или сломать им пальцы, чтобы они не могли больше бренчать на своих инструментах и сдохли от голода в безвестности. Я верил, что женщины врагов сами отдаются мне и рады понести от великого воина. Я никогда не убивал женщин и не брал их силой. Это низко для мужчины и недостойно воина.
У меня было все – моя честь, моя отвага, моя сила и моя дружина. Это была вся моя жизнь. Я знал, что это мое по праву силы и по праву родства. Все, чего мне не доставало, я брал мечем. И за это меня уважали и боялись. И завидовали. Моя жизнь. Какой же она оказалась хрупкой…
Все разбилось вдребезги. И сейчас в отражении на меня смотрит грязный, ничтожный трэль6, а ведь мне только двадцать три зимы. Но морю нет дела до меня и моих переживаний. Море – сама Правда.
Море прекрасно всегда. Но, особенно, я люблю его на закате.
Закат.
Еще один.
Сколько их уже встретил я, стоя на этом проклятом берегу? Ожидание конца сводит с ума, и нет ничего хуже.
Идет третий год моего изгнания. Три года я изнемогаю тут в одиночестве. Три года я жду, что найдется воин, способный меня убить. Но нет таких. Боги меня берегут. Там, за косой, в глубине фьорда, старый курган. На этом кургане – кострище. Земля под ним так прогорела, что души сгоревших на нем проваливаются сразу к Хель – в мир мертвых, которым она заправляет. А сам он не успевает остывать и от того весь покрыт клубками змей, греющих свои хладные гибкие тела. Черные гадюки – королевы кургана! Они покрывают его весь. Порой кажется, что он жив и пытается встать, стряхнуть с себя этих гадин. А потом улечься поудобней и снова погрузиться в вековой сон, охраняя покой мертвого война под собой. Вокруг него уже нет деревьев. Все ушли на погребальные костры.
Один за другим ко мне идут воины со всех земель в округе. У них разные цели – забрать доспехи и оружие, перенять мою воинскую удачу (которая, к слову, давно покоится на дне самого глубокого огненного озера в мире мертвых), отомстить за родственника… Последних больше всего. И хоть по закону меня нельзя убивать, пока я не ушел на полет стрелы от своего убежища, всегда найдется тот, кто готов нарушить это правило.
Пока таких было лишь двадцать. Должно быть тридцать. Столько людей, своих людей, я убил в ту темную ночь. Был еще рулевой – Кнуд. Вороний клюв. Старый друг еще моего отца, которого он заменил. Кнуд знал все фьорды в округе, мог с закрытыми глазами пройти весь Каттегат. Он был лучшим кормчим во всем королевстве! Был. Но и он тогда пропал. На суде решили, что я выкинул его за борт, в сети богини Ран. За что я был трижды проклят его женой. Ведь теперь, ему не видать великих чертогов Вальхаллы. Не пить пиво с братьями по оружию и самим Одином. Не сражаться ему в Рагнарек на стороне Асов, плечом к плечу с Одином, молниеруким Тором, богом-охотником Улем и другими. Единственное, что я смог, это на остатки спрятанных мною денег нанять ему достойных плакальщиц, чтобы все боги и Асы и Ваны, и даже великаны в Йотунхейме – мире йотунов слышали, как горько оплакивают
Великан. Скандинавский бог морей
Отец богов. Высшее божество скандинавов. Другие имена: Вотан, Хитрец, Отец лжи.
Бог лжи. Трикстер в скандинавской мифологии. Выступает и как олицетворение зла и тьмы, и как творец добра и спаситель мира. В итоге, он и его дети в Рагнарек уничтожат мир.
Богиня красоты и домашнего очага у скандинавов
(др.-сканд. Haraldr hárfagri, норв. Harald I Hårfagre; умер ок. 933) – сын Хальвдана Чёрного, конунг Вестфольда, первый король Норвегии. Представитель рода Инглингов, родоначальник династической ветви Хорфагеров, правившей Норвегией до XIV века.
Крестьянин полу-раб в социальной структуре скандинавского общества.