Утонувшая память: Стихи разных лет. Вадим Фадин

      Над городом плыли сигналы отбоя,

      и, следуя чистому звуку трубы,

      народ поднимался из долгих забоев,

      не зная дальнейших изгибов судьбы,

      и в дом человека с тяжёлой судьбою,

      как будто забыв о конечности дня,

      однажды друзья пригласили с собою,

      желая больших перемен для меня.

      Мы в двери ввалились весёлой гурьбою,

      считая, что просто: попасть без стыда

      в друзья к человеку с больною судьбою,

      что если его затрудним – не беда.

      Хозяйка спасала свой дом от разбоя

      и, перед решимостью нашей слаба,

      сказала нам: «Сердце даёт перебои…

      Он вам не поможет… Такая судьба».

      За роспись храма не проси наград,

      довольствуйся случайною монетой…

      Пренебрегая доброю приметой,

      ты, всё-таки, пока глаза глядят,

      скорее – прочь, в леса, до края света…

      Пускай столицу обессмертит храм,

      твой княжеский, невиданный подарок.

      В твоей землянке – восковой огарок,

      горбушка хлеба, невозможный хлам

      и мутный очерк бесполезных чарок,

      и тонкий контур – чёрным по стене,

      трепещущий в неверном освещенье,

      он – память о недавнем озаренье,

      о храме, о свободе, о цене

      спасения не головы, но зренья.

      Когда-нибудь твой след сотрут дотла,

      пройдёт нужда вопроса и ответа:

      твоя боязнь, твоя болезнь отпета!

      И дерзко зазвучат колокола

      собора, что возник у края света.

      На севере и вольность сходит с рук,

      да вот дорога – долгая морока:

      и в снег, и в темень, за Полярный круг,

      в последнюю обитель скоморохов.

      Как своего, туда зовут шуты;

      у них – весна и половодье шуток.

      Успеть бы поумнеть до темноты

      не завершённых в полугодье суток.

      Гуляет слух: там – край зимы и край

      земли, и частые сполохи;

      но мне сулят: «Увидишь русский рай», —

      бежавшие от казни скоморохи.

      Там с головою кану в старину,

      от вольной речи грустью захвораю,

      домой пойду, как ходят на войну,

      когда не время поселяться в рае.

      В ответ на вечное «куда?»

      я в воздухе неверный абрис

      черчу рукой; я без следа

      всегда летаю – в города,

      которых зашифрован адрес.

      В следах – кто нынче знает толк

      (равно – во снах или в вопросах

      скрещенья судеб)? Старый волк,

      пусть ищет, если путь – как шёлк:

      вся жизнь – на крыльях и колёсах.

      Лечу, и мучает, как бред:

      закрытый