Ореховая скорлупка. Кирилл Кузин
да настроение находилось ниже плинтуса; голоса людей вокруг него, раздражающие жужжащим фоном этого важного дня. Эти самые голоса заставляли воздух колебаться, от чего тело Ларса ныло больше, чем при пробуждении. С самого утра его горло горело адским огнем, а кожа покрывалась холодными мурашками и локальной испариной, хорошо заметной на лбу и одежде. Не помогали пока никакие лекарства, а Ларс переодел уже вторую рубашку. Надежда на хотя бы теплый стакан воды, которая бы немного успокоила горло, пропала в отличие от непрекращающейся боли, поэтому парень гаркнул на свою ассистентку, чтобы та наконец-то поторопилась.
«Зря вчера согласился выпить с той девушкой, – размышлял Ларс, медленно идя по коридору, чтобы лишними телодвижениями не сделать себе хуже, – ой, зря. Либо что-то не то съел, либо вино оказалось для меня слишком холодным.»
С самого утра его тело устраивало экскурсии в ад, поднимая свою температуру до 39 градусов по Цельсия, не останавливая жар ни на секунду. Горло драло и саднило так, что хотелось залезть ножом в рот и соскоблить беспокоящий и плавящийся слой тканей. К тому же ближе к эфиру с новой силой разболелась голова. Организму показалось мало того, что на нее постоянно накатывает нескончаемый жар.
«И все сегодня! Какая неудача! К тому же и на фоне вчерашнего провала… Скажите мне, как вести эфир, зная, что над тобой висит дамоклов меч?»
Вчерашние события не очень сильно отпечатались в памяти Ларса, образовав ком, в котором смешался весь день. Наверное, потому, что он и не особо хотел акцентировать на происходящем свое внимание, относясь ко всему как обычно не особо серьезно. «А зря. Очень зря. Разочек надо было взять себя в руки, чтобы в дальнейшем не грызть локти. А сегодня сконцентрироваться еще сложнее из-за болезни.» Вообще он помнил вполне ясно только вкус того, что ел после эфира, а не сами блюда, если переводить язык памяти на язык кулинарии. Может кто-то и скажет, что важнее как раз помнить эмоцию, но не в этот раз, о чем Ларс и сожалел. Ему бы очень хотелось собрать прошлый день по кусочкам, чтобы провести анализ своих ошибок, но ему помнились лишь короткие отрывки и чувства, испытанные им за день: удовольствие, радость и легкость, предчувствие триумфа и свободы, непонимание и судорожные попытки взять эфир под контроль, страх, грусть в смеси с разочарованием, злость на себя, алкогольный плен, а потом пробуждение среди ночи и попытки справиться с ознобом. Этим утром он жил уже не так легкомысленно. Наверное, впервые за многие годы. Ларс старался запомнить даже этот путь от гримерки до студии, откуда он должен был вести второй выпуск всемирно ожидаемого шоу «Новая жизнь». Коридор, по которому он шагал, выглядел также, как выглядели все коридоры телецентра: однотонный, но светлый, скучный, но многолюдный, широкий и нескончаемый. Люди, идущие на встречу, старались не смотреть в его глаза, а пройдя мимо шипели, как змеи. «Это и понятно, – понуро размышлял Ларс, – от меня ожидали большего перформанса в этой игре с имусом, а я выставил себя настоящим клоуном.» Обида за себя, стыд и горечь выжигали его изнутри, как и болезнь, овладевшая им. Но сегодня он шел с твердым намерением исправиться и не допустить еще одного позора. Ради этого он даже стал по дороге в студию изучать досье на второго участника шоу. Путь до телецентра был жарок и труден в машине с плохо справляющимся кондиционером, но в коим-то веке парень старался сделать работу хорошо. У нового участника имелась одна интересная особенность – его оставили родителям вместо того, чтобы распределить в другую семью. «Какая редкость, – искренне удивился Ларс. – Однако это и понятно – он как раз четвертый ребенок в семье.» В остальном участник-имус практически никак не выделялся из общей массы, как показалось ведущему шоу. Возможно, он слишком резко продвинулся вперед по короткой карьерной лестнице имусов в свои двадцать шесть лет, но в целом рабочий из канадской лесопилки не предвещал никаких проблем. «Хотя вчерашний тоже казался легкой добычей». Ларс почувствовал, как кончики его ушей обожгло жаром еще сильней от воспоминаний о прошедшем дне.
В помещение студии он зашел с хорошо скрываемым волнением: все эти люди работали тут вчера и видели, как ведущий покинул студию будто побитая собака, буквально выбежав под крики недовольного режиссера трансляции, обещавшего всевозможные карательные меры. Подобных вещей Ларс не любил, так как считал, что выражение чувств на публике является слабостью. К сожалению, вчера он не совладал с самим собой, постаравшись ретироваться как можно скорее и не особо заботясь о своем имидже в глазах персонала.
Сама студия, в которой и проходило напряженное противостояние между ведущим-суммусом и участником-имусом, со стороны представляла собой каплю, кому-то казавшаяся скорлупой, наполовину погруженной в пол просторного зала, по которому сейчас шныряли инженеры-техники, ассистенты режиссера и прочий персонал, задействованный в обеспечении бесперебойной трансляции прямого эфира. Эта самая капля не имела ни одного угла, ее глянцевая поверхность на ощупь казалась металлической и такой гладкой, что Ларс не мог даже подобрать никакой аналогии с тактильным ощущением, возникавшим при соприкосновении со стеной. Цветом студия напоминала подпаленное в огне железо – светло-коричневый