Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь. Мари Бреннан

      Ричмондский дворец, Ричмонд,

      29 сентября 1588 г.

      – …И не бывать тебе в подчинении ни у какой особы либо особ, ни в коей мере и ни при каких условиях, будь ли то клятва, ливрея, герб ли, обет иль что иное, но только лишь в подчинении Ее величества, ежели ею не пожаловано на то особого позволения…

      При этих словах Девен едва не поморщился. Насколько же строго они в сем ограничены? Все это может здорово подорвать его планы возвышения при дворе: вздумайся королеве возревновать, отказать в «особом позволении» – и он связан служением ей и только ей, без всяких надежд на других покровителей. Разумеется, некоторые в отряде служили иным хозяевам, но сколь долго им пришлось хлопотать о разрешении?

      А Хансдон говорил и говорил. Присяга Благородных пенсионеров оказалась чудовищно длинной, но, к счастью, повторять за капитаном отряда каждое слово не потребовалось: Девен лишь подтверждал различные пункты, оглашенные Хансдоном. Сим он признавал Елизавету верховным иерархом Церкви, обещал не утаивать материй, пагубных для ее особы; блюсти требуемую квоту на предмет трех лошадей и двух слуг, должным образом снаряженных для войны; докладывать капитану о небрежении сослуживцев в сих вопросах; неуклонно блюсти устав отряда, повиноваться приказам старших офицеров, строго хранить служебную тайну, являться на службу со слугами в назначенный срок и от двора без позволения не отлучаться. Разумеется, все вышеперечисленное излагалось столь заковыристым канцелярским языком, что чтение заняло вдвое больше времени, чем того требовало содержание.

      Преклонив перед Хансдоном колено на камышовой подстилке, Девен подтвердил верность присяге по каждому пункту. Во исполнение приказа, оделся он изящнее, чем в прошлый раз, едва не доведя до безумия своего портного с Минсинг-лейн настояниями, чтоб платье было закончено вовремя – к сегодняшней церемонии, к Михайлову дню. Дублет его был пошит из переливчатой темно-зеленой тафты с серебряными парчовыми вставками, что самым прискорбным образом нарушало законы о регулировании расходов[12], однако первый визит ко двору показал: сих ограничений придерживаются считаные единицы. Наконечники шнурков, как и перетягивавший талию пояс, были украшены эмалью, а сумма долга одному чипсайдскому ювелиру возросла еще на пятьдесят фунтов. Вслушиваясь в голос Хансдона, торжественно декламировавшего последние фразы, Девен втайне молился о том, чтоб все эти траты оправдались.

      – Встань же, мастер Девен, – наконец провозгласил барон, – и добро пожаловать в ряды Благородных пенсионеров Ее величества!

      Стоило Девену встать, лорд-камергер накинул на его плечи золотую цепь – церемониальное украшение членов отряда, а Эдвард Фицджеральд, лейтенант Благородных пенсионеров, вручил ему топорик на позолоченном длинном древке, который следовало носить во время службы, стоя в карауле у дверей из приемного зала во внутренние покои либо сопровождая Ее величество в церковь и из церкви по утрам. Оружие оказалось неожиданно тяжелым – пусть церемониальным,