Флаг миноносца. Юлий Анненков
align="center">
2. Крепкие нервы, верный глаз
Генерал Назаренко разрешил оставить дивизиону морскую форму. Это было большой радостью для Арсеньева. Не зря ему сразу понравился этот моложавый, подвижный генерал с проседью на висках. По своему положению Назаренко подчинялся непосредственно командующему фронтом. Ему ничего не стоило отстоять свое мнение в штабе армии. Но, что было удивительнее всего, в самом дивизионе нашелся человек, который, как выразился Яновский, «решил перекрасить моряков в защитный цвет». Это был майор береговой обороны Будаков. И надо сказать, аргументы его казались вполне убедительными. С наступлением теплых дней, когда подсохли прифронтовые аэродромы, авиация противника наведывалась все чаще. Двухфюзеляжный корректировщик, прозванный на фронте «рама», появлялся по нескольку раз в день. Проходили цепочкой хищные «юнкерсы» с черно-желтым поджарым брюхом, рыскали над дорогами пары увертливых «мессеров», выискивая себе легкую поживу.
– Черная форма демаскирует нас! – горячо уверял Будаков. Это было правильно. Арсеньев и Яновский скрепя сердце разрешили выдать всем летнюю солдатскую форму. Фланелевки и бескозырки не отбирали. Они оставались как бы выходной формой. Все командиры по-прежнему ходили в мичманках, составлявших непредусмотренное никакими уставами сочетание с хлопчатобумажными гимнастерками, «Там будет видно! – отмахивался Арсеньев от армейского интенданта. – Начнутся бои – тогда посмотрим».
Именно в этой смешанной форме дивизион вышел на выполнение первой боевой задачи на юге. Рассвет застал батареи в степи. Боевые машины, врытые до половины в землю, были готовы к открытию огня.
Расчеты отдыхали после работы. Всю ночь матросы рыли аппарели для машин и боезапаса, укрытия и ходы сообщения.
– Дождались! – ворчал Шацкий. – Из моряков стали землекопами! – Его мозолистые ладони не впервые держали лопату. Кочегар почти не чувствовал усталости, в то время как многие лежали вповалку на росистой степной траве. Но Шацкому казалось унизительным рыться в земле.
– Пехота – ей положено. А наше дело: сыграли залп – и отдать швартовы!
Залп дали, когда совсем рассвело, но машины оставались в аппарелях. Лейтенант Рощин с наблюдательного пункта пехотного полка передал по телефону: «Снаряды легли точно. Комполка просит еще один залп».
После второго залпа появилась тройка «юнкерсов». Они шли прямо на дивизион, выстраиваясь на ходу в цепочку. Сомин не отрывал бинокля от самолетов. «Когда видишь врага и знаешь, как его поразить, – думал он, – самая серьезная опасность не кажется очень страшной».
Головной «юнкере» накренился на левое крыло и с воем пошел в пике. Расчеты боевых машин скрылись в укрытиях. Только зенитчики оставались на поверхности земли.
Сомин почувствовал сильное желание лечь плашмя на траву. Ему хотелось стать плоским, как лист бумаги. Он сделал над собой усилие, взглянул на Земскова. Лейтенант стоял во весь рост, высоко подняв руку:
– По пикирующему – огонь!
Дружно