Мамаша. Юрий Павлов
обосрал-я. Ну вот, после этого, и появился замочек. То ли так получалось, то ли сама выбирала, но мужички, всё, попадались мелкие, плюгавенькие. Но Марьяне – это, нравилось. Марьяна, доминантка! И когда, очередной хахаль, поелозившись минуты три, начинал лапать её сиськи, Марьяна, бесцеремонно, сдёргивала его, подминала под себя, и сама тёрлась и елозила, придавив, фраера, буферами!
Ннда! Ни один не выдержал пытки. Минут через семь, трепыхания, в бесплодных попытках выбраться, хахаль затихал. Марьяна сбрасывала, бесчувственного бойфренда, на пол и приводила в чувство.
Пинком!
Если, не дошла. Если, дошла … Тоже сбрасывала. Но, в чувство, приводила, засадив, хахалю, палец, в жопу! Тот выгибался, а Марьяна совала палец, только что извлечённый из жопы, ему под нос. Иногда и в говне. Ннда! А бывало, находило, или накатывало на Марьяну, и она унижалась перед хахалем, вылизывая ему муди, и наслаждаясь унижением. И степень наслаждения, от самоуничижения, достигала апогея, когда хахаль не смог удовлетворить, жаждавшую оргазмов, плоть. Пытки, пальцем в жопу, и из жопы под нос, правда, не избежал, ни один. Причём, когда унижалась, палец совала уже в свою жопу.
Демонстративно. Чтобы видел хахаль. И, плотоядно улыбаясь, тыкала пальцем, с мазлами, говна, на нём, хахалю, под нос.
Обе титьки, на чашу весов, не вошли, конечно. Левая вытянула – кило четыреста, правая – кило двести девяносто.
– Маам – ну оно и видно, что не одинаковые, и левая – больше.
– Даа. У тебя тоже яйца разные, левое побольше. На ощупь – это, не ощущается, а вот когда смотришь … Сынок – у Герасима, спонтанно, вставал член, оттопыривая трико – Сынок, давай-ка я подрочу – Мариам встала – Мы уже сколько дней не дрочили?
– Шесть, мам. У меня всё отмечено. В дневнике. Дрочить послезавтра.
– Нет сынок, ты растёшь и надо сокращать интервал. Иди раздевайся и ложись, а я руки вымою.
Ну вот. Опять. Как-то, нежданно-негаданно. Сразу, бац! И мать, дрочит сыну. Придётся зайти издалека.
Марьяна выросла в деревне. Отец был деспот. Мать своенравна и упряма. И за своё упрямство, регулярно, получала пиздюлей. Отец любил Марьяну, и когда был подвыпивши, но не сильно, садил дочь на колени и, поглаживая по головке, говорил – Дочка, не выбирай себе мужа, как папка, чтобы он колотил тебя, как я мамку.
Мог и не учить: Марьяна, характером, выдалась в отца.
Девственности, Марьяну, лишил, пьяный в дугу, конюх. Прямо в стойле. Ночью. На соломе. Марьяне нравились кони. Марьяне нравились жеребцы. Когда жеребец высовывал свой метровый, который упруго бился об живот, у Марьяны подгибались колени. Когда жеребец засаживал, кобыле, свой метровый, Марьяна представляла себя, на месте счастливой, и … кончала! Пьяный конюх долго не мог попасть в Марьяну, тычась в солому. В прореху, в крыше, пялилась, жёлтым глазом, полная луна. В соседних стойлах всхрапывали и фыркали жеребцы. Они шумно ссали, и острый запах, конской мочи, мешался с запахом навоза, и когда член, конюха, разрывая гимену, погрузился в её вагину, Марьяна кончила.
И