Красное одиночество. Павел Веселовский
живому… человеку, семенного материала хватит только на семь месяцев – из расчёта две поездки в неделю. На самом деле, спермы у нас больше, но половина запасов уже облучена. А это риск выкидышей или уродства, сами понимаете. Даже с тем, что есть, процент зачатий крайне низкий. Примерно через полгода, профессор, мы фактически начнём вымирать, как вид.
Ковалевский потёр переносицу:
– Используйте здоровую жидкость первой; когда закончится – смело лейте ему некондицию.
Врач вскинула редкие брови.
– Да-да, делайте, как я говорю. У нас нет выбора, девочка моя. Бог оставил нам несколько талантливых инженеров и врачей, но почему-то напрочь лишил генетиков… что ж, будем работать с тем, что есть.
Надин, все это время молчавшая, кашлянула:
– Сэр, профессор…
– Что, Надин?
– Если вместо естественного оплодотворения каждый раз делать ЭКО, процент удачных зачатий повысится. К тому же, появится больше шансов на рождение двойни или даже тройни… И главное, сперма не будет тратиться такими неэффективными объёмами; мы выиграем много времени.
– Отозвать нашего солдата? – Ковалевский покачал головой, – это много раз обсуждалось. Людям… женщинам в Долине нужен мужчина, Надин. Хотя бы тень мужчины, хотя бы обещание. Пока они верят в наш героический фронт, в ценность этих бравых солдатиков – они верят в саму жизнь.
– У нас остался последний андроид, профессор, – сухо заметила врач, – и тот скоро станет похож на… простите, ходячий скелет с хорошо пришитыми причиндалами. Да, артельщики и ополченцы в Долине не слишком образованны – нашими же стараниями – но и они уже видят неувязки. Вчера, например, Густаффсон назвал по имени престарелую артельщицу, которую, по легенде, видел первый раз в жизни. Я беру всю вину за этот инцидент на себя, профессор… но ошибки будут только множиться.
Неувязки, неувязки, подумалось Ковалевскому. А то, что ты, милая Надин, спишь с этой вот стройняшкой… как её там… Изабеллой, да – это как, считать неувязкой или нет? Но вслух он этого не сказал.
– Сэр, должна заметить, что все мы здесь живём со знанием правды, и неплохо справляемся, – осторожно добавила Надин, – так почему бы не дать шанс долинщикам? Пустим слухи, понемногу, отберём самых сознательных, будем их привозить сюда, в Цитадель, под видом экскурсии постепенно обрабатывать, чтобы не вызвать шок…
– Довольно! – не выдержал Ковалевский, – хватит, Надин! Так мы рискуем загубить весь проект! Десятилетиями мы выстраивали эту систему, мы наладили автономный цикл сельского хозяйства в Долине – я сам, между прочим, в молодости сажал этот проклятый подсолнечник, барахтался в дерьме со свиньями… Мы растили здоровых женщин, мы крали у них кровь на анализ, мы оплодотворяли самых перспективных, жизнеспособных. Все они наши дети, в каком-то смысле. Они почти перестали умирать от рака, Надин!
– Они умирают от старости, – тихо сказала она.
– Все умирают от старости!!! – заорал он своим надтреснутым, старческим голосом, и пятнистая