Апокриф. Давид из Назарета. Рене Манзор
есть все права.
Тарсиец, с левой рукой на перевязи, держался в стороне от спорящих и считал очки в свою пользу. Благодаря тому, что он вынудил прокуратора пригласить сюда Каифу, ему удалось раскрыть то, что он утаивал от первосвященника, обеспечивая себе поддержку своего нового хозяина.
– Ты убеждал меня, что угроза исчезнет, если я отправлю на крест твоего «царя иудеев», – не унимался Пилат. – А сегодня я узнаю, что у него есть наследник.
– Прокуратор, я первый, кто…
– Так ты скрывал от меня его существование? Да или нет? – орал наместник, грозя указательным пальцем.
Его охватила настоящая паранойя, безудержная паника. Каифа обернулся к Савлу и долго пристально смотрел на него, словно стараясь разгадать, к каким наговорам тот еще мог прибегнуть. Потом он откашлялся и решил говорить откровенно:
– Я ничего не знал о существовании этого ребенка, прокуратор, Господь тому свидетель.
– Ты годами преследуешь членов этой секты, а сейчас ты хочешь меня убедить, что никогда о нем не слышал.
– Никогда! Не сомневайся в этом, потому что… он ничего из себя не представляет в глазах назарян! И он ничего не унаследовал. Вымышленное царство Иешуа из Назарета не от мира сего. Он сам тебе об этом сказал! Следовательно, его сын не может ни на что претендовать!
– Так зачем же тогда его мать скрывала его в пустыне? – вмешался Савл.
Первосвященник ледяным взглядом окинул начальника охраны и, нисколько не смущаясь, продолжил:
– Следует обшарить эту ферму. Возможно, мы найдем там подсказку, где его искать.
– Обшарь, – распорядился Пилат сухим и высокомерным тоном. – Найди мне этого выродка и убей его.
– Постой… Этого нельзя делать! – воскликнул Каифа. – Я надеюсь, ты не собираешься убивать ребенка?
– Достаточно одного маленького камушка в мочевом пузыре великого монарха, и монарх, будь он даже самым великим, умрет из-за того, что не сможет опорожнить его. Я хочу увидеть голову этого щенка, нанизанную на копье. Тебе все ясно?
Первосвященник повернулся к Савлу, но не нашел в его глазах никакой поддержки. Лишь ему одному, главе синедриона, предстояло противиться этому решению.
– Неужели великий Понтий Пилат испугался ребенка? – осмелился вымолвить Каифа, осознавая дерзость сказанного.
– Подбирай выражения, первосвященник, если не хочешь очутиться на вертеле вместе с этим отпрыском!
Тогда Каифа решил заговорить по-другому:
– Прости мою вольность, прокуратор, но если Рим приобщает к цивилизованности весь мир, разве это делается не для того, чтобы положить конец подобному варварству?
– Нет! – рявкнул Пилат. – Это делается для того, чтобы положить конец хаосу, причиной которого являются эти назаряне.
Савл воспользовался замешательством Каифы, чтобы вклиниться в разговор:
– Мне понятна твоя щепетильность, первосвященник, – начал он, хитро улыбаясь. – На самом деле я долго колебался, прежде чем сообщил вам о содержимом этого мешка, но не сомневаюсь,