Других версий не будет. Анатолий Галкин
решалась пойти вместе с Маринкой и встретиться с другом Диего, которого тот готов был предоставить в любой момент. Меня останавливало только то, что они иностранцы. Отец с детства научил меня бояться «не наших» людей. Половина из них шпионы, а остальные их пособники. Я даже спросила об этом Маринку, но та отшутилась: «Диего – шпион? Он не шпион, а бандит. Ты знаешь, что он вчера со мной проделывал? Вот, слушай…»
Я уже решилась на встречу с другом Диего, но за хорошую комсомольскую работу мне вдруг предложили срочно поехать в братскую тогда еще Польшу. Там я в первый раз влюбилась.
Вадим был молодой горкомовский работник. Красив, умен, жизнерадостен. На всех встречах с местными он провозглашал грузинские тосты, а завершал застолье выученной в первый же день польской песенкой – здравницей:
Сто лят, сто лят
Нех жие, жие нам…
А хто з нами не выпие,
Нех го Перун чашне!
Пеенка была длиннее, но запомнилось только начало и конец. Переводилось это смешно и просто: «Давайте жить сто лет. А кто с нами не будет пить, путь того Перун поразит громом и молнией».
С каждым днем он мне нравился все больше. В последний вечер группа гуляла по Варшаве. Вадим взял меня за руку, мы отстали и затерялись в городском парке… Теперь я понимаю, что была тогда первой, кто попался ему под руку. Но все было прекрасно, как в волшебном сне. В безлюдном парке мы нашли самое глухое место: скамейка пряталась в зарослях высокого кустарника, а до ближайшего фонаря было не менее ста метров.
Маринкины рассказы подготовили меня ко всему. Я знала, что будет делать Вадим, ждала и хотела этого.
Сначала он долго шептал мне ласковые слова, потом его губы прикоснулись к моей щеке, а правая рука проскользнула под плащ.
Странно, что через двадцать с лишним лет я помню эти прикосновения так реально… Есть вещи, которые невозможно повторить. Вадим до конца моих дней будет первым, кто меня поцеловал, первым, кто дотронулся до моей груди. Он мог бы и вообще быть моим первым мужчиной. В ту ночь я была готова отдать ему всю себя, но помешал вдруг вынырнувший из темноты человек в смешной форме варшавского полицейского. Его фонарик скользнул по Вадиму и остановился на мне. Из двух звонко – шипящих польских фраз я поняла, что он потребовал мои документы. Я до сих пор помню этот ехидный голос. Он принял меня за проститутку. Вадим, как клиент, его интересовал мало, а задержанная в борьбе за нравственность девочка могла пригодиться. Для галочки в отчетах или для других целей.
Я окончательно влюбилась в Вадима, когда он бросился меня защищать. На дикой смеси русского, украинского, польского и немецкого языков он заявил, что мы советские люди, что мы любим Варшаву, но завтра убываем в Москву. И вообще – спасибо и привет. Звучало это так: «Мы естем радецки. Завтра мы нах хаузе фарен. Нам бардзо пшиятно в Варшаве… Дьякую, шановний пан. До побаченья».
На последних словах Вадим выдернул меня со скамейки и быстрым шагом удалились от ошалевшего полицейского.
Жаль, но Вадим