Бисерное колечко. Александр Куприн

      «Я люблю вас, сэр!»

      «И только?»

      «Да, сэр».

      Совершенно такою же простой, искренней и прочной любовью давно окружила имя Тэффи русская читающая публика. Ее тонкий, нежный и острый, ее прелестный талант воспринимается радостно и легко, без критической указки, без ярлыков и полочек. Воспринимается всеми, потому что аудитория Тэффи так же необыкновенно широка, как и разнообразна. Воспринимается непринужденно, как должное и необходимое, как одно из скромных чудес природы.

      Кажется, я не ошибусь, сказав, что не было ни одной обстоятельной критической статьи, посвященной творчеству Тэффи.

      Да и чем могли бы поживиться критики около этого своеобразного и чистого таланта? Тут нет для них ни одной привычной, очередной кормушки. Ни символизма, ни мистики, ни половых проблем, ни обнажения общественных язв, ни скандальных намеков на живых современников, ни очередных проклятых вопросов, ни противоречия идеала автора с действительностью. Ничего лакомого, и ни в какой литературный участок этот талант не зарегистрируешь. Хорошо – и все тут. Но разве это тема для статьи?

      Натуральность, но без натурализма. Правда – без реализма. Трогательность – без сентиментальности. Теплота – без пафоса. Светлая грусть – без мировой скорби.

      Умная, добрая улыбка, смягченная состраданием. Критику негде «показать свою образованность». Правда, пробовали зачислить Тэффи в ту «юмористическую артель», благодаря которой, по словам Саши Черного,

      Но свежий, живой и оригинальный талант не уложился в мерочку профессиональных щекотунов. Ее подвижный, ласковый и свободный юмор не цель, а лишь одно из милых, случайных украшений ее творчества.

      Да и бог с ними, с критиками! Без их помощи читатели разыскали и полюбили этот талант, а это, может быть, – величайшая гордость для писателя. Право, вероятно, только в этой странной, всегда неправдоподобной России водился такой удивительный, внимательный и благодарный читатель, который сам открывал своего писателя, оставляя критика в хвосте. Так, Москва в несколько дней открыла Андреева после выпуска его первой книги, а о нем еще ни слова не сказали ни «толстые» журналы, ни «серьезные» газеты. Бунина усердно и долго замалчивала передовая критика, потому что в его чудесных молодых рассказах – увы! – отсутствовали «передовые» идеи, но книги его уже давно покупал и читал неведомый, чуткий и верный читатель. И Чехов гораздо раньше был разыскан и признан публикой, чем удостоился серьезного внимания книжных Мартынов Задек.

      Это же большое и несомненное счастье выпало и на долю Тэффи. Вот чему могут завидовать, кто умеет.

      Нередко, когда ее хотят похвалить, говорят, что она пишет, как мужчина. По-моему, девяти десятым из пишущих мужчин следовало бы у нее поучиться безукоризненности русского языка, непринужденности и разнообразию оборотов речи, а также послушности слова, которое не тащит автора, куда оно хочет, и гибко и точно воплощает мысль или рисует картины, которые хотел передать автор в наиболее сжатой и выгодной форме. Я мало знаю русских писателей, у которых стройность, чистота, поворотливость и бережность фразы совмещались бы с таким почти осязаемым отсутствием старанья и поисков слова.