Аполлон Александрович Григорьев. Дмитрий Аверкиев
ъ одно изъ главнѣйшихъ выраженiй жизни. Вѣра въ жизнь во всѣхъ ея проявленiяхъ; въ жизнь безустанно развивающуюся, по своимъ основнымъ извѣчнымъ законамъ; въ жизнь, которую нельзя затиснуть въ рамку никакой – какъ – бы умна она ни была – теорiи; въ вѣчно юную и любящую, постоянно обманывающую строгiя, но сухiя выкладки ума, – въ то, что покойный называлъ иронiей жизни.
И такъ, не предписывать законы ей надо, а съ любовью изучать ихъ; не учить, но поучаться. Не съ легкой насмѣшливостью, а съ благоговѣнiемъ надо приступать къ этому изученiю. Тутъ дѣло въ томъ, чтобы понять, вѣрно оцѣнить данное явленiе; оцѣнить жизненное – ли оно, коренное явленiе, или наносное, механическое; изучить исторiю его развитiя; по мѣрѣ силъ, постигнуть основные законы этого развитiя; но законы эти не ставить мѣркой другимъ подобнымъ явленiямъ, не считать ихъ безусловно – справедливыми; жизнь не справляется о нашихъ выводахъ; жизнь творитъ. И потому – то всякое проявленiе жизни нужно судить, по вѣщему слову пѣвца Полка Игорева, «по былинамъ сего времени, а не позамышленiю Бояню».
Какъ легко и удобно объясняется жизнь по мѣркѣ извѣстной теорiи и какъ трудно изучать ее, открывать ея собственные сокровенные законы! Легко объяснять исторiю человѣчества простыми случайностями, механическимъ сцѣпленiемъ обстоятельствъ, особенно глупостiю и неразвитостiю предковъ; но не легко разгадать законы ея развитiя, – тò какъ постепенно раскрывались они. Какъ легко, во время òно, объяснялась, напримѣръ, исторiя земнаго шара! Геологическiй переворотъ, вслѣдствiе чисто – механическихъ причинъ, – и начинается новый перiодъ. Неизмѣримо труднѣе понять органическую связь двухъ перiодовъ, разъяснить, что послѣдующiй есть высшая степень развитiя предъидущаго!
Механическое, разсудочное объясненiе обыкновенно удовлетворяетъ многихъ, преимущественно скудно – одаренныхъ жизненными силами и скудныхъ мышленiемъ; ктому – же льститъ амбицiи: «какъ это они такъ цѣлые вѣка бьются, а я такъ скоро все это взялъ да и понялъ.» Мѣщанство было всегда не только закоренѣлымъ врагомъ, но и исказителемъ науки. Но не такой человѣкъ былъ Аполлонъ Григорьевъ, чтобы успокоиться подобными объясненiями. Онъ не удовлетворялся поверхностнымъ знанiемъ; онъ не могъ, въ угоду теорiи, не замѣчать жизненнаго явленiя, когда оно тутъ, передъ глазами, громко кричащее о своемъ существованiи. Ему требовалось изучить его, опредѣлить точно, безъ всякой предвзятой идеи. Не отъ предмета, не отъ частнаго явленiя шла его мысль, а къ предмету, къ изученiю частнаго явленiя.
Чтобы вполнѣ и достодолжно оцѣнить критическую дѣятельность покойнаго нужно также показать, какъ зародились въ немъ его воззрѣнiя, какой источникъ оживилъ его мысль.
Бываютъ времена, когда жизнь громко заявляетъ свои требованiя; когда прежнiя спокойныя, отшлифованныя и отполированныя, воззрѣнiя не удовлетворяютъ людей; когда чувствуется потребность новаго, живаго слова; когда условныя понятiя тяготятъ; когда хочется жить не однимъ разсудкомъ, а всѣмъ существомъ, т. е. жить взаправду; когда хочется постигнуть тайну жизни не сухимъ логическимъ путемъ, а всѣмъ душевнымъ и сердечнымъ строемъ; когда мысль и слово становятся живыми, поэтическими, одухотворенными.
Такова была великая эпоха, выразителемъ стремленiй которой былъ великiй учитель людей Шеллингъ. Это было вѣянiе, охватившее все живое и свѣжее. Органическiй взглядъ на природу и человѣческую жизнь, во всѣхъ ея многообразныхъ проявленiяхъ, – такова основа этого ученiя. Что такое организмъ? Это есть нѣчто цѣльное, недѣлимое, законченное въ самомъ себѣ; монада, развивающаяся по своимъ собственнымъ, присущимъ ей, законамъ. Не внѣшнiя причины строятъ организмъ, а онъ самъ развивается изнутри; не внѣшнiя обстоятельства механически видоизмѣняютъ его, а онъ приспособляется къ нимъ; онъ вступаетъ съ ними въ борьбу, онъ силится раскрыть свои законы.
Все это теперь, такъ сказать, наглядно выяснено естественными науками, – но не изъ почастнаго изученiя явленiй природы выведенъ этотъ законъ; изученiе въ этомъ случаѣ шло высшимъ и болѣе живымъ путемъ: отъ мысли къ предмету, а не на оборотъ. Философiя Шеллинга породила такъ называемую натурфилософiю, ученiе, которое Александръ фонъ Гумбольдтъ называлъ умственными сатурналiями, не постигая какой великiй толчокъ дало оно естественнымъ наукамъ[2].
Но влiянiе Шеллинга не было въ одну сторону; оно было слишкомъ жизненно и много – объемлюще, чтобы ограничиться сферой однихъ какихъ – нибудь наукъ. Здѣсь не мѣсто говорить объ этомъ подробно, но надо указать, какъ русская мысль откликнулась на это ученiе, какъ охватило ее это вѣянiе.
Ученiе Шеллинга не давало сухихъ логическихъ формъ; его нельзя было механически прилагать; оно требовало живого проникновенiя, конгенiальнаго пониманiя.
Подъ плодотворнымъ влiянiемъ этой – то философiи началось самостоятельное изученiе русской жизни. Уже нельзя было легкомысленно относиться къ русской исторiи, зачеркивать весь допетровскiй перiодъ ея, и находить его глупымъ потому только что онъ не подходилъ подъ законы чуждыхъ намъ европейскихъ государственныхъ организмовъ, другими словами – потому только что мы сами не умѣли смотрѣть на него. Надо было начать изучать это своеобразное развитiе, отыскать его своеобычные
Стоитъ вспомнить