Ðаша борьба. 1968 год: оглÑдываÑÑÑŒ Ñ Ð½ÐµÐ´Ð¾ÑƒÐ¼ÐµÐ½Ð¸ÐµÐ¼. Гётц Ðли
наконец преодолеть влияние старых нацистов. Среди героев переворота были Вальтер Шеель, Ханс-Дитрих Геншер, Лизелотте Функе – тогда еще молодые люди. Параллельно менялись настроения избирателей ФРГ: начиная с 1961 года постепенно – процент к проценту – накапливалось большинство, считавшее возможным видеть на посту федерального канцлера Вилли Брандта, который в глазах консерваторов был «предателем родины». Все эти бурные перемены в немецком обществе и подготовили почву для 1968 года. Участники протестного движения лишь пользовались тем, что нес с собой тогдашний дух реформ, но не были его творцами. Социолог культуры Вольфганг Эсбах, сам состоявший в те годы в Социалистическом союзе немецких студентов (ССНС), в 2006 году констатировал: «Нужно признать, что многие активные реформаторы, родившиеся в начале 1930-х и ставшие зачинателями преобразования ФРГ в начале 1960-х, в сегодняшней исторической памяти потеснены поколением-68». Эсбах указывает, что «поколению-68 приходилось бороться в первую очередь не со старыми нацистами», а с «молодыми, реформаторски настроенными и задиристыми университетскими профессорами, полными новых идей»[6].
В моей книге я воздаю должное многим из этих ученых – от Вильгельма Вайшеделя до графа Кристиана фон Крокова. Их ряд легко расширить. Так, философ Одо Марквард, поначалу сочувствовавший новым левым, в 1967 году изменил точку зрения, усмотрев в их собраниях «слишком большое сходство с национал-социалистическими вечерними занятиями (Schulungsabende)», которые он посещал в юности. Причина аллергической реакции историка Йозефа Вульфа, пережившего холокост, была иной. В Берлине он быстро заметил, что новые левые начали отказываться от солидарности с Израилем, прежде более или менее естественной, и берут сторону палестинских партизан. В этой связи нельзя отделаться от тревожного вопроса: разве Вульф, человек, бежавший от нацистов и затем вернувшийся в Германию, покончил бы с собой в 1974 году, если бы мы, поколение-68, вместо того чтобы в 1967 году увлечься «теорией фашизма»[7], имевшей мало общего с реальностью, читали его труды? Такой же скепсис по отношению к новому левому движению испытывал и Жан Амери. Ханна Арендт в 1967 году сухо возразила молодому немцу, одержимому идеей мировой революции: «Без сомнения, тот факт, что в Иране, Вьетнаме и Бразилии налицо “недостойная обстановка”, нас касается, однако это, в сущности, от нас не зависит. Мне кажется, у вас что-то вроде ложной мании величия. Попробуйте заняться политикой в Иране, и вы быстро исцелитесь. […] Там, где дело идет о политике, полезно ограничивать мысль известными пределами»[8]. За исключением Герберта Маркузе, почти все эмигранты, которые после 1933 года были вынуждены покинуть Германию, реагировали примерно так же: поначалу молодежные волнения их радовали, но спустя несколько месяцев они начали ужасаться немецкому неистовству, овладевшему бунтарями 68-го и перешедшему в бешеную ярость, слишком хорошо им знакомую.
Генерал-бас недавней национальной истории
Wolfgang Eßbach, «1968» – Aufstand der Werte? Beitrag zur Tagung Vergesellschaftung der Werte: Wertedebatten in Deutschland seit 1945. Systematische und historische Aspekte, veranstaltet vom Mitteleuropazentrum der TU Dresden vom 4. bis 7.5.2006, Online-Piblikation.
Об этой теории, растворявшей специфику немецкого национал-социализма во всеобщем, повсеместно распространенном в 1930-е годы фашизме, см. ниже.
Hannah Arendt, Hans-Jürgen Benedict, Briefwechsel, in: Mittelweg 36, 17/1, 2008, S. 2–8.