Небо Монтаны. Нора Робертс
й церемонии. Стоя возле высокой кладбищенской ограды, Бетанна уже в который раз сообщила своему супругу, что пришла на похороны лишь из сочувствия к юной Уилле. О мыслях и переживаниях своей жены Боб Мосбли был подробнейшим образом извещен еще по дороге на кладбище, а потому лишь хмыкнул в ответ. За сорок шесть лет совместной жизни он привык к тому, что миссис Мосбли не умолкает ни на минуту, и научился отключаться. Отключился он и теперь – заодно, чтобы не слышать и монотонного бормотания священника.
Не то чтобы Боб испытывал к покойнику теплые чувства. Как и все нормальные люди, проживающие в штате Монтана, Боб ненавидел старого ублюдка, туда ему и дорога.
Но смерть есть смерть, размышлял Мосбли. Вон сколько народу собралось, чтобы проводить эту скотину в ад, где ему самое место.
Кладбище располагалось в укромном уголке ранчо «Мэрси», в тени высоких гор, у берега Миссури. Здесь собрались скотоводы и ковбои, бизнесмены и политики. А вокруг расстилались бескрайние пастбища, где пасся скот, бродили конские табуны. Вот какое место для вечного упокоения выбрали себе члены семейства Мэрси.
Джек подготовился к новоселью основательно: сам заказал полированный гроб каштанового дерева, велел украсить крышку золотыми виньетками «Мс» – своим фирменным тавро. Изнутри гроб был обит белым атласом, Джек улегся туда в своих парадных сапогах змеиной кожи, любимой широкополой шляпе, да еще с кнутом в руке.
Он умер так же, как жил, – плевать ему было на всех.
Говорят, Уилла уже заказала надгробный камень, выполняя волю отца. На глыбе белого мрамора (гранит для Джексона Мэрси был недостаточно хорош) должны высечь текст его собственного сочинения:
Здесь лежит Джек Мэрси.
Он жил как хотел и умер так же.
К чертовой матери всех,
кому это не нравилось.
Камень установят на могиле, когда осядет земля, и Джек Мэрси окончательно утвердится здесь, среди своих предков, первый из которых, Джебидия Мэрси, прапрадед Джексона, пришел через горы на эту землю и объявил ее своей. Его могила на кладбище самая старая, а самая свежая принадлежала последней из трех жен Джека. Этой жене повезло – она умерла прежде, чем Джек выставил ее за дверь.
Любопытно, размышлял Боб, что жены рожали старому черту исключительно дочерей, хотя он всю жизнь мечтал о сыне. Здорово подшутил господь над ублюдком, всю жизнь шагавшим по головам и сердцам других людей. Все ему дал господь, а главного желания не исполнил.
Боб хорошо помнил каждую из жен Джека, хотя ни одна из них не задержалась на ранчо. Все они были красотки хоть куда, да и их дочки, прямо скажем, не уродины. Бетанна, как узнала, что две старшие дочери Джека прилетают на похороны, так с тех пор с телефона и не слезала. Еще бы, ведь старшие девчонки, что одна, что другая, не были на ранчо с раннего детства.
Ни им, ни их мамашам сюда ходу не было.
С отцом жила только Уилла. Тут уж Джек при всем желании сделать ничего не смог бы – ведь мать девочки умерла, когда Уилла была совсем малюткой. Родственников никаких, сплавить малышку некуда, так что пришлось Джеку доверить дочку своей экономке. Бесс уж постаралась, растила девочку как умела.
Каждая из дочек чем-то похожа на папашу, думал Боб, разглядывая всех троих из-под широких полей своей шляпы. Раньше они ни разу не встречались, видели друг друга впервые, а сразу видно, что сестры: темные волосы, остренький подбородок. Время покажет, смогут ли они найти общий язык. И еще время покажет, под силу ли Уилле управлять двадцатью пятью тысячами акров пастбищ. Скоро станет ясно, в отца она пошла или нет.
Уилла не думала о похоронах. Она думала о ранчо, о том, сколько впереди всяких дел. Утро было ясное и чистое, горы пестрели такими яркими красками, что больно смотреть. Казалось, кто-то нарочно размалевал в яркие осенние цвета склоны и долину, но ветер был по-летнему сухим и жарким. Начало октября, а все еще ходят в одних рубашках. Последние погожие денечки, все может измениться в одночасье. В горах уже выпал снег – вон как он окаймил черно-серые хребты, припорошил высокогорные леса. Пора перегонять стада, чинить изгороди, считать поголовье. Да и озимые сеять самое время.
Все теперь на ней, все зависит от нее. Ранчо больше не принадлежит Джеку Мэрси, оно принадлежит ей – его дочери, снова напомнила себе Уилла.
Священник говорил о вечной жизни, о прощении, о райском блаженстве, о гостеприимно распахнутых небесных вратах. Плевать Джеку Мэрси и на врата, и на гостеприимство, думала Уилла. Ему вполне хватало собственного ранчо, монтанских просторов, где вдоволь гор и долин, где летает орел и рыщет волк.
Еще неизвестно, где отцу будет хуже – в раю или в аду.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда щегольской гроб опустился в зияющую рану земли. Кожа у Уиллы была смугло-золотистая – спасибо индейской крови матери да еще жаркому монтанскому солнцу. Черные волосы, заплетенные в небрежную косичку, такие же черные глаза, неотрывно смотревшие на деревянный ящик, где лежало тело ее отца. Уилла не надела шляпы, и солнце вспыхивало в ее глазах огненными искорками. Плакать Уилла себе