Книга Греха. Платон Беседин
общаться о Достоевском. После этого ко мне приклеилась кличка «Достоевский», вместо прежней, отфамильной, «Грех».
Каждый день мы ездим одними и теми же дорогами. По одним и тем же местам. Развозим алкоголь. Встаёшь в шесть. Начинаешь в семь. Прибавьте ещё девять часов абсолютной рутины. Так живёт большинство из нас. Или существует, как вам угодно.
Первая точка нашего маршрута – бар в спальном районе. Половина девятого утра. У входа, словно прихожане перед церковью, опустив головы, толпится кучка полупьяных людей. У бордюра, залитого кровью и блевотиной, валяется женщина, лицом вниз. Возраст не определить. Я вижу жуткие залысины на её голове.
Причиной женского облысения может стать химический ожог. Или соединения таллия. Или микроб токсоплазма, который водится в сыром мясе. Возможно, она была не слишком придирчива к закуске.
Перед глазами мельтешит хозяин бара, размахивающий накладными:
– Почему не весь заказ привезли?
– Вы за прошлый не рассчитались, – отвечаю я и замечаю красный бинт на его запястье. – Что с рукой?
– Так, – он по-детски кривит лицо, – порезался утром, а кровь не останавливается. Какая-то падла оставила стекло на лестничных перилах!
Я мысленно поздравляю его с возможным обретением вируса. Капли крови просачиваются через бинт и капают на асфальт. Хозяин бара вновь чертыхается и убегает. Слишком много крови перед моими глазами.
Согласно каббале, кровь есть носитель души, по-еврейски, нефеш. Гомер: «Из зияющей раны теснимый Дух излетел». Возможно, человек умирает вовсе не от потери крови, а от потери души.
Разгрузившись, мы едем дальше. Тридцать шесть точек. Сотни бидонов и коробок. И везде одни и те же опухшие лица.
Социологи утверждают, что в мире, поделенном корпорациями и кланами, основная причина массовых погромов, бунтов – не агрессия или жажда наживы, а желание поменять привычный уклад жизни. Желание запустить своеобразный генератор случайных чисел. Где вместо чисел – судьбы людей. «Чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы», как молвил Христос.
Наверное, это движет мной, когда я, вернувшись с маршрута, взбираюсь на ящик в бараке и патетически вопрошаю сидящих:
– Что же мы делаем?!
– Ждём бригадира, – удивлённый голос из угла.
– Ждём! Опять ждём! – кричу я, опрокидывая в себя остатки утренней водки. – Вы разве не заметили – мы постоянно чего-то ждём? Посмотрите на себя! Кто вы? Что вы? Где вы? Скот! Нет хуже – никто!
– И тут Остапа понесло…
– Господи, вы хоть раз думали о том, чтобы жить? Не существовать – жить! Как люди! Вас же тошнит от самих себя! Утро с похмела! Скотская работа! Вечера в блевоте!
– Заткнись! – ко мне подходит Вовчик. – Сиди тихо!
– Тихо сидеть! Так мы привыкли! Привыкли жрать похлёбку и не высовываться. Собаке – собачья жизнь, да? Вы пробовали бороться за счастье? Пробовали сорваться с цепи и вырваться из вшивой конуры?
– Последний раз говорю, – Вовчик разозлён, – завали ебало!
– Вы скот!
Первый удар сбрасывает меня с ящика. Второй разбивает