Глумовы. Федор Михайлович Решетников
У Токменцова было только по паре рубах и штанов.
– Ишь, выкормил, выпоил… и любовника нашла. Как нет дома отца и матери, и давай приглашать к себе! Ну, скажи, гожее ли это дело, образина ты эдакая?
Елена принялась плакать.
– Што, небось не правду я говорю! Тебе все ничего, а мне-то каково! Кто про вас пропитал достает? Кто вспоил, вскормил тебя? А? Разве мне не больно?… Ну, для кого я истягаюсь, как собака? Ты это подумала? Ну, какими теперича я глазами на людей-то буду смотреть? Ты-то, ты-то как в люди покажешься! У! – И он выругался и плюнул. – Ну, что ты ревешь-то, а? Оленка!
– Тятенька…
– Говори всю правду.
Елена стала на колени перед отцом:
– Тятенька, голубчик… делай, что хошь со мной, сизой ты мой, хоть убей ты меня…
– Да ты что турусы-то на колесах разводишь? Правду говори!
– Ей-богу, я не виновата. Вот то отсохни права нога.
– Зачем ты цаловалась с ним?
– Сам он цаловал.
Отец ударил ее по щеке, щека покраснела.
– Тятенька, голубчик… – И она поклонилась ему в ноги.
– Говори: зачем ты его пустила?
– Сам… он сам…
Отец толкнул ее ногой.
– Пошла, чтобы духу твоего не было.
Елена заревела, а Токменцов ушел злой во двор. Долго он ходил около лошади, и долго его мучило поведение дочери. Но как больше он думал, тем больше ему становилось как будто легче. «Нет, она этого не сделает», – думал он, и ему совестно становилось, что он побил ее. Ганьку кое-как разбудили идти в баню. Там отец вымыл Ганькины штаны и рубаху, а потом повесил их сушить на шест, вделанный в бане. Выпарившись, Гаврила Иваныч пошел через огород купаться в озеро. Пока он шел, из другого огорода крикнула ему старушка:
– Баньку истопил!
– О-о!
– Пусти, как вымоешься.
– С Оленкой сходи.
Выкупавшись, он тем же путем пришел в баню и там оделся. Таким же образом выкупался и Ганька.
– Олена, поди-ка скажи Терентьевне, што, мол, готова баня-то.
– Я, тятенька, пойду же с ней-то?
– Поди.
Гаврила Иваныч очень был доволен баней; он лег, потягивался, дремал и, кажется, ни о чем не думал. Ганька тоже был весел.
– Ись бы, тятька.
– А вот Оленка будет.
– А ты ее, тятька, больно треснул. За что ты ее так-то?
– Не твое дело.
Сын замолчал.
Токменцову теперь не приходили невеселые мысли. Он думал теперь о том, что ему нужно починить к завтрему сапоги и лопоть (халат) да, пожалуй, взять серый зипун на случай. Пришла Елена. Лицо у нее красное, волосы нечесаные. Стали обедать: сначала тертую редьку с картофелью разваренною и квасом, потом похлебали свеклу, тоже с квасом и картофелью. Токменцов съел три ломтя хлеба, Елена и Ганька по два.
Глава VIII. Как Токменцовы проводят остальное время дня
После обеда Токменцовы не легли спать. Гаврила Иваныч сползал на полати, достал оттуда лапоть, в котором хранились шила, ножик, дратва, щетина, нитки и прочие принадлежности, необходимые для сапожного и башмачного ремесла.
– Олена,