Скульптор с Олимпа. Александр Власович Головко
которые навеяли мне окрестности Пятигорья.
В этот ранний час вдруг послышалось натужное гудение машины, поднимающейся в гору по одоной из главных магистралей города совсем рядом от этого места.
Вдали за Бештау и Машуком, напротив моего окна, висели две синеватые тучки, растянутые по горизонту. Создавалось впечатление видимого, но далёкого берега, перед которым, на переднем плане будто простирается морской залив из синего-синего воздушного океана.
Под Машуком, совсем рядом, причудливо зацепившись за основание горы стоящие на рейде многопалубные корабли – возвышающиеся высотные здания, строения всевозможных конструкций.
Эта мирная «эскадра» со своей командой в каждой каюте-квартире ещё досматривала последние сны…
Кто-то из её обитателей, однако, уже собирался по своим делам, ожидавшим их предстоящим днём.
Среди всего этого великолепия стояла необыкновенная умиротворённость и торжественность рождения дня.
Солнце уже начинало свою игру бликами на окнах, а на одном − горело золотым свечением от «прямого попадания» луча Аполлоновой колесницы.
Лесистые склоны Машука, с буро-зелёной листвой, говорили о глубокой осени на Кавказе, с необыкновенно тёплым бабьим летом.
Красавицы-рябины в палисаднике – три куста – отвлекали от монументальных видов, также притягивая к себе взгляд.
«Подождите, − мысленно говорю я им, − вы никуда не денетесь, а вот пейзаж океанский, точнее, иллюзия его, скоро могут исчезнуть…».
На фоне этого пейзажа гора Бештау смотрелась надёжной пристанью. А низко парящая птица над ним, кажется орёл, подчёркивала его величественность.
Телевизионная вышка на горе Машуке делала её похожей на величественный маяк. Кажется, вот сейчас с высоты вышки мелькнёт направленный луч куда-то в пространство. Плывите смело корабли, океанские лайнеры. А то – пришвартовывайтесь к нашим берегам, здесь всегда будут рады далеким путешественникам…
Долго ещё я любовался этими «слайдами» природы. Воображение рисовало палубу корабля, а вокруг океанские волны, свет далёкого неба, китовые фонтаны от лоснящихся чёрных тел на горизонте…
Гул машин усилился, послышались звуковые сигналы клаксонов, город просыпался, и вместе с тишиной таяла иллюзия океанского пейзажа.
Я перевёл взгляд на три «костерка» рябин во дворе больницы, кажется, так неуместно посаженных здесь, среди человеческой боли и страданий…
«С другой строны, всегда есть надежда, − подумал я, − как эти три огонька, свечками горящие в Храме облегчения и спасения.
Люди, приходящие сюда, смотрят на них, и они невольно радуют глаз. Ведь это естественная природная красота – грозди налитых, сочных ягод, предназначенных не для самой рябины: осенью и зимой они послужат хорошей добавкой к питанию птиц.
Сама же рябина по молодой наивности будет только рада: придёт весна и вновь могучие силы жизни наполнят живительным соком её ствол. Лопнут дремавшие почки и новые клейкие листочки устремятся к солнцу!
Эх,