Обратная перспектива. Сергей Васильев
взяться за этот текст. Хотя другие тексты переведены сразу двумя, а то и тремя переводчиками. Ни один из этих переводов не лучше другого.
Еще один пример. Вряд ли Марина Ивановна Цветаева знала испанский. Но ее Лорка:
Начинается плач гитары,
Разбивается чаша утра… —
останется в русской поэзии на века.
Ну и последний классический пример. «Горные вершины спят во мгле ночной…» У Гете в подлиннике последняя строчка звучала так: «И ты обретешь покой». Так и пытались перевести ее русские поэты. А Лермонтов взял и выдохнул совсем по-русски: «Подожди немного, отдохнешь и ты». Мысль та же, но выпрямлена по отношению к русскому читателю и русскому менталитету.
Вот и я попробовал сделать Рильке не по-немецки, а по-русски. Поэтому я не осмеливаюсь назвать сделанное мной переводами – слишком много общероссийских аллюзий тут обнаруживается. Я так и назвал все это хозяйство – «Фантазии на темы Рильке». Кому-то это «хозяйство» может не понравиться, кто-то будет морщить лоб, а кто-то грозить мне пальцем. Но что сделано, то сделано. Право слово, я никого не хотел обидеть.
«Ангел долго со мной остается в тиши…»
Ангел долго со мной остается в тиши,
Меня послушаньем терзая.
Он стал как ребенок, я вырос большим,
И во мне проснулась борзая.
И я возвратил ему небеса,
Он в плену, я из плена вернулся,
И трубили трубы на все голоса,
Но ни разу я не обернулся.
«Я в старом доме. За окном лежит…»
Я в старом доме. За окном лежит
Заветный город, радостный и кроткий.
И вечер неожиданной походкой
Обходит улицы и Прагу сторожит.
А там вдали, веселый, как Сезам,
Неутомимой плесенью пылая,
Стоит собор Святого Николая
И купола возносит к небесам.
Туманна синева, дрожат огни,
И все полно истомой городскою,
И старый дом мне говорит с тоскою:
«Не хмурься – мы с тобой одни, одни…»
«Ах, вечеря! Простая неизбежность…»
Ах, вечеря! Простая неизбежность —
Апостолов неслыханная нежность
Тут ни к чему, поскольку мир во тьму
Ушел, и даже совестно Ему.
За то, что Он остался одиноким,
Окутывающий взглядом многооким
Тех, кто Его, казалось бы, любил,
Потом предал, а после и забыл.
Не думал Он о хлебушке насущном,
Он думал только радостно о сущем,
О стае птиц веселых, со стола
Тащивших крошки. Тут настала мгла.
И голуби, как будто побирушки,
Вино клевали из церковной кружки.
Апостолы, вспорхнув со всех сторон,
Нахмурились и дружно вышли вон.
«Венеция, ночь, гондола…»
Венеция, ночь, гондола,
Мраморные дворцы,
Скользят