Дом с семью шпилями. Натаниель Готорн
Пинчонов – старика, который навещал ее с давних пор. Это был человек поистине древний; его всегда знали седым и морщинистым, и всегда у него был только один зуб во рту, сверху, и тот наполовину сломанный. Как ни стара была сама Гепзиба, но она не помнила такого времени, когда бы дядюшка Веннер, как называли его в окрестностях, не бродил взад-вперед по улице, немножко прихрамывая и волоча свою ногу по булыжникам мостовой. Но у него при этом было столько сил, что он не только мог держаться на ногах целый день, но и занимал в обществе особое место, которое в ином случае оставалось бы вакантным, несмотря на густонаселенность мира. Отнести письмо, тяжело переступая дряхлыми ногами, которые заставляли сомневаться в том, что он когда-нибудь достигнет цели своего похода; распилить бревно или нарубить дров для какой-нибудь кухарки, или разбить в щепки негодный к употреблению бочонок; летом вскопать несколько ярдов садовой земли; зимой очистить тротуар от снега или проложить тропинку к сараю или прачечной – такими были существенные услуги, которые дядюшка Веннер оказывал, по меньшей мере, двадцати семействам. В этом кругу он имел притязание на благодарность и любовь. Он не мечтал о каких-то выгодах, но каждое утро обходил окрестности, собирая остатки хлеба и другой пищи.
В свои лучшие годы – потому что все-таки существовало темное предание, что он был… не молод, но по крайней мере моложе, чем сейчас, – дядюшка Веннер считался человеком не слишком сметливым. Действительно, о нем можно было это сказать, потому как он редко стремился к успехам, которых добиваются другие люди, и всегда принимал на себя в житейских делах ничтожную и смиренную роль. Но теперь, в престарелом возрасте – потому ли, что его умудрил опыт долгой и тяжкой жизни, или потому, что его слабый рассудок не позволял ему прежде оценить себя по достоинству, – этот человек всерьез претендовал на ум. В нем время от времени обнаруживалась, так сказать, некая поэтическая жилка: то был мох и пустынные цветы на его маленьких развалинах; они придавали прелесть тому, чтобы могло назваться грубым и пошлым в раннюю пору его жизни. Гепзиба оказывала ему внимание, потому что его имя было одним из самых древних в городе и некогда пользовалось уважением; но в первую очередь право на ее почтительное отношение Веннеру давало то обстоятельство, что он был самым старым среди всех одушевленных и неодушевленных предметов на улице Пинчонов, за исключением разве что Дома с семью шпилями и, может быть, раскидистого вяза.
Этот-то патриарх и предстал теперь перед Гепзибой в старом синем фраке, который напоминал современные моды и, вероятно, достался ему после раздела гардероба какого-нибудь умершего пастора. Что касается его штанов, то они были из толстого пенькового холста, очень короткие спереди и висевшие странными складками сзади, но неплохо сидели на его фигуре, чего нельзя было сказать об остальном его платье. Например, его шапка совсем не сочеталась с костюмом. Дядюшка Веннер казался сотканным из лоскутков разных эпох с их разными обычаями.
– Так