Дочь художника. Елена Ластовина

      Возьми стихи мои и скомкай.

      Ни синеглазой Незнакомкой

      мне – ни женою декабриста

      не быть в Сибири серебристой.

      Надев на шею галстук красный,

      не выходить на путь опасный,

      не покушаться на царя

      на перекрестках октября.

      Мне барышней юной из города N

      не прочитать французского романа,

      не попадать к фашистам в плен,

      но плакать, словно Ярославна,

      ведь я и внучкой и сестрой

      была, родимый мой герой…

      Как страшно, что бываю дочкой

      я лишь в тот миг,

      когда за строчкой

      строку пишу в строфе, письме.

      Пожаловалась бы зиме,

      а также декабрю-отцу,

      но сил нет. Ветер – по лицу,

      по сердцу – боль, по жизни – гибель,

      луна унылая на прибыль.

      Когда-нибудь уехать в Прагу,

      где жили Моцарт и Марина,

      и утро подарить витринам,

      а ночью взяться за бумагу,

      наполнить духом плоть строки

      и вспомнить тех, что далеки,

      и слушать песни колоколен,

      и знать, что защищает Голем

      всех посетителей концертов.

      А утром вынуть из конвертов

      листки, зовущие обратно,

      и ощутить на скулах пятна.

      Пройтись по Карлову Мосту,

      губами к старому кресту

      приложиться к церквушке,

      а потом с пивом в кружке

      в каком-нибудь уютном баре

      подумать вдруг… О самоваре!

      И утром самым первым рейсом

      по воздуху или по рельсам

      спешить! Вперед! А не назад!

      Туда, где есть вишневый сад,

      антоновка и лопухи,

      туда, где пишутся стихи.

      В залатанных джинсах,

      в прокуренной куртке

      мне нравится слушать

      сентябрьский ветер,

      когда ты ладонь мою

      греешь своей,

      и движемся мы

      по ночному пространству

      родного нам города, —

      он уже длится

      четыреста лет.

      Плюс шестнадцать.

      Прохладно.

      Как странно

      знакомых

      знакомых

      (с гитарой, флейтой

      или скрипкой)

      встречать

      в подземном переходе,

      на каждом каменном углу,

      у ларька – сигареты и пиво.

      Пить и петь.

      А с утра

      на вокзале

      расставаться,

      глядеть не в глаза,

      а куда-нибудь в сторону.

      Сможешь?

      А когда я спрошу тебя:

      что там?

      То ответь:

      красно-жёлтые листья.

      Мальчик их

      собирает для мамы,

      а смешных воробьев

      кормит хлебом

      синеглазая девочка

      в белом.

      Ни красок нету, ни красы,

      горят рябины кисти,

      холсты, листы и листья.

      Не можешь ни ты, ни весы

      измерить груз воспоминаний:

      конь снежный, лыжи, горка, сани.

      Я не забуду ту зимовку,

      ВДНХ и Третьяковку,

      Арбат, кафе, музей

      и твоих знаменитых друзей,

      прогулки по ночной Москве,

      обед весенний на траве,

      дожди, осенние цвета,

      в