Зеркальный демон. Елена Усачева
активистом и любимцем взрослых. Женьку приписали к нему в первый отряд – все равно будет пропадать в корпусе у старших. Так у первого отряда появился довесок – невысокий, глазастый и ушастый. Полкило. Серега брата в обиду не давал, но особенно и не покровительствовал. Положенные синяки и шишки Женька набирал по корзине в смену. Пару раз, закутанный в одеяло, он вылетал в окно, однажды его завалили матами в клубе. И так все лето. Да не одно. Еще и от отца доставалось. В лагере он работал физкультурником.
Осенью кличка обрушилась на Женьку в школе. Город небольшой. Половина ребят, с которыми он провел лето, училась вместе с ним. В старших классах.
– О! Полкило! – радостно звали его на переменах, щедро одаривали пирожками в столовой, передавали пас на футболе.
– Полкило! А ты как сюда?
Женька так и прилип глазами к списку зачисленных на первый курс педуниверситета.
– Ермишка! Не слышишь, что ли?
Почему же? Он все очень хорошо слышал. А главное, он чувствовал, как все взгляды стоящих рядом девчонок обращаются к нему. Карих, голубых, серых, зеленых глаз… Губы растягиваются в ухмылках. Ну вот, приехали, от насмешек теперь не отбиться.
Полкило-о-о-о… Даже до килограмма не дотянул…
– Слышу. – На ватных ногах Женька обернулся, поднял глаза. – Привет, Вовка!
Семь лет прошло, а Вовка для Женьки был все таким же высоким. И, как всегда, старшим. Старшим вожатым. Он до сих пор каждое лето ездил в лагерь. Старшим. Брат Сергей, как только дождался восемнадцати, тоже вернулся в лагерь. Вожатым на старшие отряды.
– А я и не знал, что ты в педагогический поступаешь! – радовался Вовка.
Он был высоким, отчего слегка сутулился. Длинные руки и ноги. Со стороны казался неуклюжим, но стоило Вовке улыбнуться, шевельнуть плечами, как он преображался. Его хотелось слушать, за ним хотелось идти. Настоящий вожатый.
– Поступил уже, – отвернулся Женя.
Сергей учится в МАИ, на факультете робототехнических и интеллектуальных систем, а Женька поступил в педагогический на факультет начальных классов. Почувствуйте разницу.
– Значит, летом в лагерь, – хлопает его по плечу Вовка и уходит.
Старший вожатый учится в аспирантуре в этом же педе, встречаться они будут редко. Но зато весь Женькин поток теперь будет знать, что его зовут Полкило. Не тонна, не фунт и не килограмм. А всего лишь половина от целого.
Сто человек на курсе. И все девчонки. Ну и ладно.
Летняя педпрактика в лагере по плану после третьего курса, и Женька честно держался. Его тянуло поехать в лагерь, он знал, что там будет хорошо. Что стоит ему услышать, как шуршат строгие сосны, увидеть речку Киржач, проснуться под неизменный горн, как все станет прежним – понятным и простым. Но он туда не ехал. Из упрямства. В лагере были Вовка Толмачев, Женькин брат Сергей Ермишкин, отец, старый, хорошо знакомый начальник Петр Петрович. И каждый встречный ему бы кричал: «Полкило! Привет!» А ему не хотелось быть ничьей половиной или довеском. Он сам как-нибудь, без чужого пригляда обойдется.
Но третий курс был неминуем. Он пришел четко по расписанию, следом за вторым. В учебном плане отдельно было выделено «Летняя практика». Значит, впереди у него был лагерь. Его любимый и одновременно ненавистный лагерь «Дружба».
В отличие от брата Сергея, который здорово вытянулся и раздался в плечах, так что они с Вовкой могли теперь спорить, кто больше загораживает дверной проем, Ермишкин-младший так и остался невысоким. Знакомые умильно улыбались: «В отца». Женьке было не до улыбок. По жизни он обречен был оставаться вторым, прибавочной стоимостью, незаметным. И лагерь в скором времени собирался ему это доказать.
Старожилы знают: в любом лагере самая интересная смена – вторая. Самая солнечная, самая речная, с праздником Нептуна, с ночными походами и посиделками около костра, с теплыми вечерами и звонкими утрами. Дождливый июнь и холодный август ни в какое сравнение не идут со второй сменой, с июлем.
Но чтобы июль состоялся, должна отзвенеть, прокатиться первая смена. Часть детей из первой смены перейдет во вторую, и если закрутить пружину лагерной жизни с самого начала, то ее энергии хватит до сентября. Тогда, глядя в морозное, занесенное декабрьским снегом окно, дети будут вспоминать лето и лагерь, звучную зелень, буйство солнечных лучей. Но сейчас начало первой смены, щемящий июнь, его надо прожить достойно, чтобы потом ни о чем не жалеть. Чтобы Господь Бог, посмотрев на все это, сказал: «А ну, повтори!» – и вернул всех обратно.
– Настя! Чего застряла?
Только сейчас Настя заметила, что сосредоточенно грызет карандаш. Перед ней чистый лист бумаги. Она думает.
– Думаю я, – буркнула Настя, переворачивая лист.
В окне висит Женька Ермишкин. Чтобы дотянуться до подоконника, ему пришлось встать на приступок.
– И хватит лазить через окно! – вдруг взорвалась Настя.
Женькина физиономия сначала вытянулась, а потом исчезла. Зашуршали кусты.
Ну вот, обиделся. И чего она вдруг на