Человеческие поступки. Хан Ган
Это гингко. Кажется, будто между качающимися ветвями образ ветра вдруг станет видимым. Как капли дождя, на мгновение замершие в воздухе, вдруг разом засияют драгоценными камнями, и останутся сверкать в пустоте.
Я раскрываю глаза. Очертания деревьев не расплывались так сильно, когда несколько минут назад я смотрел на них, прищурившись. Все-таки надо было заказать себе очки. В моей памяти всплывает широкое лицо старшего брата. На нем прямоугольные очки в роговой оправе цвета каштана. Вскоре его образ вытесняется громкими криками и рукоплесканиями, которые доносятся со стороны большого фонтана на центральной площади города. Брат говорил, что очки постоянно сползают с переносицы, а зимой, когда с улицы входишь в помещение, стекла запотевают и ничего не видно. А у тебя зрение больше не ухудшается, поэтому, может, очки и не нужны?
– Слушай, когда с тобой по-хорошему говорят. Чтоб сейчас же был дома!
Ты мотаешь головой, чтобы стряхнуть с себя этот сердитый окрик брата. Из громкоговорителя, установленного перед фонтаном, разносится высокий голос молодой женщины, ведущей траурную церемонию. Ты сидишь на ступенях лестницы перед входом в спортивную школу, откуда фонтан увидеть нельзя. Если хочешь хотя бы издалека посмотреть на церемонию, нужно обойти здание справа. Но ты упорно продолжаешь сидеть на своем месте, прислушиваясь к словам женщины.
– Внимание! Наши любимые граждане сейчас прибывают сюда из больницы Красного Креста.
Она запевает государственный гимн. Голоса нескольких тысяч людей сливаются, один за одним выстраиваются в сплоченный хор и, как громадная башня, устремляются ввысь. Среди них уже не различить голос ведущей. Ты тихо подпеваешь этому мотиву, напряженно взлетающему вверх, достигающему кульминации и резко падающему вниз.
Интересно, сколько их всего – мертвых людей, прибывающих сегодня из больницы Красного Креста? Когда утром ты спросил об этом Чинсу, он ответил кратко:
– Около тридцати.
Пока припев этого гимна, тяжелого как громадная башня, устремлялся ввысь и рушился вниз, с грузовиков один за другим спускали тридцать гробов. Их поставят рядом с теми двадцатью восемью, которые ты и старшие товарищи утром перенесли из школы к фонтану.
Из восьмидесяти трех гробов, находившихся в школе, к общей траурной церемонии были подготовлены двадцать шесть. Однако родственники погибших, пришедшие вчера вечером, опознали еще два трупа. Их положили в гробы, поэтому их стало двадцать восемь. Ты вписываешь имена погибших и номера гробов в учетную книгу, охватываешь их длинной скобкой, а затем помечаешь надписью «Общая траурная церемония – 3». Чинсу наказывал внимательно вести учет, чтобы один и тот же гроб не оказался в списке дважды.
Тебе хотелось хотя бы раз побывать на церемонии прощания, но Чинсу велел оставаться в школе.
– А вдруг кто-то придет, пока нас не будет? Смотри внимательно.
Все старшие товарищи, работавшие вместе с тобой, ушли на площадь. Родственники покойных, проведшие несколько ночей рядом с телами, медленно побрели за гробами к выходу. К левой груди каждого крепился черный бант, а нутро под ним, казалось, было набито песком или тряпками, как у огородных пугал.
Ынсук до последней минуты не хотела оставлять тебя в этом зале одного, но ты успокоил ее. Ты сказал, что совсем не обижаешься, и поторопил ее. Она улыбнулась, обнажив слегка выпирающие зубы, из-за которых выражение ее лица – как при неловкой ситуации, и даже когда она, чувствуя вину, выдавливала улыбку, – казалось немного шаловливым.
– Ну тогда я только начало посмотрю и тут же вернусь.
Оставшись один, ты уселся на ступенях лестницы перед входом в школу. На колени положил учетную книгу в грубом черном переплете. Через спортивные брюки ощущался холод бетонной лестницы. Застегнув на все пуговицы куртку спортивного костюма, ты крепко обхватил плечи и скрестил руки на груди.
Гибискус, три тысячи ли, прекрасные горы и реки
Ты замолкаешь, уже не поешь вместе со всеми. Снова и снова повторяешь слово «прекрасная», и в памяти всплывает входящий в него знак 麗, который ты выучил на уроке иероглифики. Он состоит из множества черт, и сейчас ты вряд ли сумеешь написать его правильно. Что имеется в виду – горы, где растут прекрасные цветы, или то, что горы прекрасны, как цветы? На иероглиф наплывают кусты мальвы. Высокие, выше твоей головы. Те, что цветут летом в уголке вашего двора. Ты закрываешь глаза, хочешь как следует представить длинные прямые стебли, а на них – распускающиеся бутоны, похожие на белые тряпичные розеточки. Прищуриваешься и видишь гингко, по-прежнему качающиеся на ветру. Через эту ветряную завесу пока не пробилась ни одна капля дождя.
Гимн закончился, однако гробы, видимо, еще не успели разместить как следует. Сквозь шум толпы прорывается чей-то приглушенный плач. И, видимо, чтобы заполнить тягостные минуты молчания, женщина у микрофона предлагает спеть народную песню «Ариран».
Любимый, что оставил меня,
Не пройдет и десяти ли,
Как почувствует боль в ногах.
Рыдания