Оставь страх за порогом. Юрий Мишаткин
без сцены, но и без документов, без гроша в кармане. Ни в коем случае не осуждаю за согласие служить красным, сам вынужден пойти на явную авантюру. Льщу себя надеждой, что привычный уклад жизни вернется на круги своя, на смену быдлу придет культурная публика, которая близко к сердцу воспринимает арии Каварадосси, Паяца, Риголетто, других персонажей классических опер.
Певец не признался, что при первом удобном случае непременно перейдет линию фронта, у белых, без сомнений, встретит признание своего таланта. «Главное, вырваться из глуши. Из Крыма уплыть в Европу, где наконец-то прощусь с голодным прозябанием. У красных царит неразбериха, командуют бывшие ефрейторы, во главе армии стоит штатский Троцкий, кому неведомы даже азы военного искусства. Со дня на день казаки Краснова пойдут в наступление, Царицын падет, за ним сдадутся Саратов, Нижний, златоглавая Москва, по воле большевиков ставшая столицей. В нынешнем, полном революционного угара времени, когда льются реки крови, единственное спасение в тихой Европе, где продолжают работать театры».
Вспомнил, как комиссар интересовался репертуаром и скривил губы. «Имел наглость питать надежду, будто стану для него и ему подобных надрывать голосовые связки под переборы мещанской гитары или гармошки! Имена великих Леонкавалло, Верди, Россини, Гуно, не говоря о соотечественниках Чайковском, Рахманинове, для него пустой звук… Когда удастся проститься с этим вагоном и, главное, комиссаром с помощником, все покажется жутким сном…»
Пока певец размышлял, Добжанская завершила починку пиджака. В благодарность Петряев поцеловал артистке руку, собрался одеться, как раздался крик:
– Стой! Стрелять буду!
Кричал на крыше Калинкин.
– Далеко не убежишь! Ишь, удумал «зайцем» ехать! Живо слазь!
Над головой простучали ботинки, следом грохнул выстрел. Магура выскочил в коридор, метнулся в тамбур, вскочил на тормозное колесо, схватился руками за выступ крыши, подтянулся.
Возле трубы распластался человек с козлиной бородкой клинышком, шляпе-канотье, пятнистой крылатке, которую ветер раздувал, словно парус. Одной рукой незнакомец схватился мертвой хваткой за трубу, другой вцепился в Калинкина.
– Отпусти, иначе оба на тот свет загремим! Спускайся и не пытайся дать драпака! – кричал интендант, но перепуганный «заяц» не двигался с места. Лишь когда Калинкин пообещал не застрелить его, с помощью Магуры покинул крышу, в купе без сил плюхнулся на лавку.
Чекист протянул кружку с водой.
– Бла-агода-арю, – заикаясь, произнес незнакомец.
– Слышу, над головой что-то загремело, – доложил комиссару интендант. – Дай, думаю, проверю, кто шумит, а это форменный безбилетник! Как посмел, кто позволил в вагон специального назначения пробраться?
Вид у «зайца» был жалкий: спадающие на плечи пряди волос от пота взмокли, глаза испуганно бегали, на поясе болтался помятый чайник, за спиной висел добела выгоревший мешок.
– Кто будете? – спросил Магура.
Неизвестный допил воду, отдышался, виновато доложил:
– С