Оставь страх за порогом. Юрий Мишаткин
Зашел в Пензе в ателье привести в порядок бриджи, а ты выбирала с закройщицей фасон платья. Жаль, не удалось как следует поговорить, а хотелось столько сказать! Помнится, ты была испугана, повела себя необъяснимо странно – прятала взгляд, отвечала односложно, невпопад, будто я чем-то обидел. – От волнения Эрлих глотал окончания слов, спешил высказаться, словно Анна могла раствориться в густеющем сумраке. – Непостижимо – ты и в этом захолустье! Каким занесло ветром? За прошедшие годы ничуть не изменилась – не спорь, мне виднее. Все такая же ослепительно красивая, какой впервые увидел на манеже. Я, безусый юнкеришка, ты – прима местного цирка. Сразу потерял голову. После представления набрался храбрости, пришел за кулисы, пригласил в ресторан. С того вечера мы не расставались, пока твоя труппа не завершила гастроли, не переехала в соседний город. Были безмерно счастливы, лично я чувствовал себя на седьмом небе. Не прощу себе глупость, что не смог тебя удержать – мечтал лишь о военной карьере. Нас столько связывает!
Добжанская поправила:
– Точнее будет сказать, связывало.
– Не надо! Все годы разлуки винил себя за нерешительность, за то, что не сделал предложение. Стоит чуть прикрыть веки, как вновь вижу тебя в центре освещенного прожекторами манежа на скакуне. Когда уезжал, считал, расстаемся ненадолго. Корил себя, что не смог уговорить бросить цирк, впрочем, позже понял, что это невозможно, ты любила свой цирк больше всего на свете. Я писал тебе… В каждом городе, куда забрасывала судьба, первым делом сломя голову спешил в цирк в надежде встретить тебя. За кулисами расспрашивал артистов о Добжанской, многие знали тебя, но не могли сообщить где, под какими небесами работаешь, – Эрлих умолк и после затянувшейся паузы задал самый трудный для него вопрос: – Ты замужем, супруг, наверное, из циркового мира?
Анна Ивановна ответила не сразу:
– Мужа нет и не было.
Ответ обрадовал Сигизмунда.
– А я, признаюсь, был женат, правда, недолго, любовный пыл быстро угас. Понял, что с супругой по-разному смотрим на все в мире, чужие друг для друга… Голодна? Впрочем, о чем я? Идем накормлю, – не спрашивая согласия, Сигизмунд увлек Добжанскую в дом, усадил на диван, опустился у ног на колени. – Сегодня самый счастливый для меня день – без боя, потерь в живой силе заняли станицу и, главное, встретил тебя! Теперь уже не расстанемся, нас ничто не разлучит!
– То же самое говорил в Пензе, клялся в вечной любви.
– Я не лгал, не лукавил. Нашему счастью помешали обстоятельства и моя нерешительность. Виноваты и две войны, две революции. Не представляешь, что творилось летом семнадцатого в Галиции, когда развалился фронт, солдаты перестали подчиняться приказам, на митингах призывали к братанию с противником, в Питере осенью произошла смена власти…
Каждая очередная фраза давалась Эрлиху с неимоверным трудом, Сигизмунд выдавливал из себя слова. С опозданием вспомнил, что дорогую гостью обещал накормить, приказал денщику накрыть стол и вновь устремил на актрису повлажневший взгляд.
– Рассказывай, я весь внимание.
– Что