Оставь страх за порогом. Юрий Мишаткин
неприцельно, иначе от станции и от нас мокрое место осталось бы».
Милиционер плеснул в лицо Магуры воду. Чекист шевельнулся, попытался встать.
– Полежи, сил наберись, – посоветовал Ляхов, приказал мальчишке помочь контуженному и со всех ног бросился к бронепоезду.
Паровоз за платформой пыхтел паром, стреляя из трубы выхлопами дыма. С платформы и из вагона спрыгнули солдаты с офицером, который сыпал трехэтажными ругательствами.
«Отчего соседняя станция не сообщила о бронепоезде? – ответа на вопрос Ляхов не нашел. – Узнай вовремя, кто к нам движется, успели бы закрыть путь. На Царицын нацелился, коль прорвется, наделает в городе бед».
Ляхов бежал, еще не зная, что предпримет, как заставит бронепоезд прекратить движение к Волге. Милиционер спешил, не опасался, что враги срежут его выстрелом. Когда до платформы осталось совсем ничего, упал между рельсов, пополз по-пластунски. В руки, лицо, грудь впивалась острая щебенка, она рвала гимнастерку. Из груди вырывался хрип, Аристарх пытался его сдержать, словно на бронепоезде могли услышать. Достигнув платформы, пополз между колесами. Как можно ниже опустил голову, чтобы ненароком не удариться затылком. «Не быть красновцам в Царицыне! Костьми лягу, а не пущу!»
Оказавшись под паровозом, собрался вылезти, но рядом топтались две пары ног, первая обутая в английские высокие ботинки со шнуровкой, вторая – в брезентовые сапоги. Разговор шел на повышенных тонах:
– Пошевеливайтесь, не чешитесь, будто порхатые! Не справитесь за считанные минуты, пошлю чинить нужники, у меня это не задержится!
– Одним никак не осилить, господин хорунжий, подмога нужна.
– Будет подмога, много не обещаю, а троих выделю. Главное, освободить путь, что не слишком хитро – от вагона остался один скелет.
– Так ведь…
– Разговорчики! Исполняйте.
– Вчетвером не справиться.
– Прикуси язык! Приказы не обсуждают.
– Вагон на тормозах.
– Тогда свалите к чертовой матери.
«Разговор про вагон, который с прошлой осени все руки не доходили убрать, привыкли к нему, как к будке обходчика, водокачке иль семафору, – размышлял Аристарх. – Не сдвинуть вагон, колеса проржавели, приросли к рельсам, а пара тележек сошла».
Солдаты не прекращали спор, обвиняли друг друга в нерасторопности, наперебой давали советы, как столкнуть с места сгоревший вагон.
«Провозятся до судного дня и ничего не сделают. Но могут подорвать, и тогда… Большую промашку, точнее, ошибку совершили, – горевал Ляхов. – Следовало ожидать нападения, подготовиться к нему, устроить завал на путях. Одному рельсы не сокрушить, даже если бы сумел, вражины в два счета заменят на новые. Но коль не стоит взрывать рельсы, можно…»
Решение пришло неожиданно и было единственно верным в сложившейся обстановке. Ляхов повел взглядом и остановил его на лежащих у платформы винтовках, гранатах с длинными деревянными ручками. Протянул руку, взял одну гранату, подобной трофейной на фронте однополчанин подорвал громоздкий вражеский танк, за что был