Я пришел взорвать мир. Владислав Выставной
бруствера, за которым сонный часовой прятался от обманчивых горных красот.
– Эй, брат, – тихо сказал часовой. – Ты бы не маячил вот так, посреди лагеря. Неровен час – снимут из «оптики».
– Какая к черту «оптика», – машинально ответил Гор. – Такой туман на перевале…
– Ну-ну, – пожал плечами часовой и сунул в рот сигарету, при этом мельком окинув взглядом пространство за бруствером.
Гор медленно шел мимо палаток и пытался соотнести в сознании две несопоставимые действительности.
Как вышло, что он, оказавшись на этой планете, не потерял навсегда память – так, как это установлено Статутом и его приговором? И как вышло, что он теперь – какая насмешка судьбы! – сам стал одним из тех, кем пугают детей в его родном, непростом и не столь благополучном, но совершенно другом мире?
Он сел на сухую, жесткую, как камень землю, и начал методичную ревизию туманных обрывков памяти…
Вот зачитывают приговор, и он стоит, потрясенный, не в силах сдвинуться с места.
Вот его уводят конвоиры-Мусорщики. Ведут спокойно, беззлобно – ведь исполнять приговоры для Мусорщика – просто работа. Точнее – призвание, передаваемое из поколения в поколение, точно так же, как Гору передалось в свое время призвание Мима…
Вот его кладут в транспортировочную капсулу и закрывают массивную, как у гроба, крышку.
Все. Осталось только сжать зубы – и тихо посмеяться, представив себе разочарование Трибунала и всех тех, кто желал долгой и мучительной расправы над ним, жалким никчемным Мимом…
Следом – туман, бессмысленные островки воспоминаний, после которых начинается новая, независимая линия памяти.
…Белый потолок, тусклая, неровная краска стен. Неудобная кровать. Усталые лица людей в белых одеждах. Запахи больницы, туалетов и больничной еды.
Заботливое лицо какой-то женщины в белой шапочке. За ним ухаживают, словно за новорожденным.
И слово, которое в его присутствии столь часто повторяли врачи.
«Амнезия».
Вот оно, значит, как делается… Всевидящий Сервер, как все пошло…
…Потом везут куда-то. Кто-то возится с ним, обучая необходимому, восстанавливая забытые навыки речи.
Странно. Язык, вроде, чужой, но он все понимает, как будто общается на едином – главном языке Конгломерата. Он заново учится говорить.
– Как тебя зовут?
Из туманных лоскутов памяти всплывает почти чужое имя.
– Гор… Гор Дэй…
– Гордей, значит…. А фамилия?
Никакой такой «фамилии» в памяти нет. Все, лимит воспоминаний исчерпан.
Навязчивое ощущение – будто за его жизнью кто-то следит. Точнее – небрежно присматривает, не давая совершить какой-либо непоправимой глупости. Но и не особо заботясь о его судьбе.
…Жизнь в тесной грязной комнате, тяжелая работа на каком-то вокзале.
Привычка.
Мерзкие компании бездомных отморозков. Жестокая борьба за случайные приработки. Дележ скудных заработков. Выпивка. Драки, приводы в милицию.