Темнота. Владимир Тарасов
ой секундой всё больше похожей на кокон из нефти. Она сожрала, даже не заметив, дверь, окна, компьютерный стол – весь свет, всё, что давало связь с миром. Бесконечная вселенная сжалась до радиуса вытянутой руки, но так оно и лучше, наверное. Думать проще. Это вроде неправильно – темнота для того и сделана, чтобы в ней не думать ни о чём, да вот не выходило. Всегда легко было, но не сегодня.
Нет, ну не то чтобы мне раньше много рассказывали, но это… это совсем перебор.
Вдохнул. Запустил в руку во тьму, она расступилась, но не отступила, будто просто перелилась на новое место.
Телефон лежал слишком далеко, я уж не думал, что до утра понадобится, пришлось сдвинуться целиком. Пошарил, нащупал провод зарядки. Потянул.
Ещё двенадцати нет. Я думал больше прошло, до утра сидеть настроился, а оказалось – минут сорок от силы. Обманула темнота, выходит. Ну и хорошо, есть время додумать.
Ненавижу мысль на половине обрывать, по-живому. Она от этого вроде как мучается, кричит там в голове, успокоиться не даёт. Днём это делами можно гасить, а ночью… ночью только в темноту нырять.
Ладно, что у нас получается?
Они пришли рано, я сразу понял – случилось что-то. Обычно родственники к нам после работы заходят, да и то по одному… не ладят они между собой особо. Не то чтобы ругались, скорее ругаться не хотят – разные все слишком вышли.
Гадать пришлось долго – разговор не клеился, начинать никто не хотел. Мама сама начала.
Про семейную онкологию я уже знал – деда при мне не стало, классе… чёрт, в каком? Вспоминалось с трудом. Не так давно вроде, а помню слишком мало.
Бабушка плакала, понятно вроде почему. Пыталась давить слёзы, что только отвлекало и разговор буксовал. Что в итоге?
Обнаружили два месяца назад, проверили в региональном онкоцентре. Отказали, понятное дело. У нас такое не оперируют, боятся. Умереть, говорят, может от вмешательства. Дома, видимо, сразу на поправку пойдёт. Это я сразу за столом придумал, но вовремя передумал озвучивать.
Они уже нашли клинику в Москве и даже деньги посчитали. Всё за два месяца? Может быть, конечно, но мне верится слабо. Взрослые редко обладают самурайскими представлениями о чести, сколько бы в мультиках им ни говорили, что нужно дружить и доверять, они продолжают от мира тайнами отгораживаться. Контролировать, может, что-то хотят. Не знаю и узнавать особо не хочется.
Всегда повторяли мне, и дома, и в школе, что я самый умный, почти Норман Озборн. А выходит – семиклассник и там, и там.
Сейчас, впрочем, я их понимал. Не принимал, это всё равно очень глупо, маму особенно – она всегда к какой-то искренности стремилась. Но у всех были дети, ныли и бились головой о телевизор, все боялись испуганного ребёнка. Только тут дело такое – мне уже 14 и мы с учебником биологии полностью согласны в том, что я подросток. Что это значит на деле я не имел ни малейшего понятия, но что не ребёнок – знал точно.
А вот и 12. Ровно. Всего ничего же прошло, как так? В темноте и правда время неправильно течёт, наверное. 12:01. 0:01, точнее. Вселенная обнулилась, наступил новый день. Точнее, через 7 часов должен наступить, когда встану. Мне нравилось играть с календарём, носить на себе по несколько дней, когда с ума сходила вселенная, а не я, но точно не сегодня. Сейчас я на себе двух дней не вынесу, с одним бы справиться.
Пора засыпать.
А вот то, что она будет лечиться – это хорошо. Вроде… вроде всё не так уж и плохо. Не ужасно, по крайней мере. Наверное. Надеюсь.
Она улетает через 9 дней. Утром. В Москву.
Утро – это новый рейс, его только в конце августа сделали. Значит, я уже был в городе, когда она брала билеты. По ней понятно обычно что на уме, она только с учениками непроницаемая. А тут выяснилось – я тоже ученик. Дома как в школе. Только тут, может, чему и научусь.
Полчаса это в голове крутил. Отлёт. Больницу. Диагноз. Дом. И по новой. Потом понял.
Голова кружилась и перекалялась не хуже старого ноутбука, лежавшего под диваном. Чёрт, а она же на нём спала. Может, из-за него? Ну, в какой-то степени? Так бывает? Чёрт.
Ловить здоровые мысли стало невозможно и я забросил попытки. Осталась только темнота. Она охлаждала, хоть температуры у неё и не должно быть. Отстраняла. Призывала как будто в ней раствориться, вылететь из головы. Мыслей не было, так что причин отказать я не нашёл.
С эмоциями я сговориться никогда не мог. В детстве они были, много было. Всё, что помню – как плакал. Вечно мне что-то не нравилось, наверное.
Плакал в больницах, не давая маме спать. Плакал у родственников, когда не понимал, где она. Потом снова в больницах, когда её выписали из других. В детском саду перестал, там всем как-то плевать было. Потом сразу школа, та же тема. Задумался постепенно – сколько в этом смысла. Ну, в эмоциях. Не чувствах, чувствовать я продолжил… вроде. А показывать – нет.
Не знаю,