Золотые туфельки. Иван Василенко
хотя платье на девушке было из обыкновенного ситца, а курчавая голова повязана простым платочком, она со своими синими глазами, золотистым оттенком миловидного лица и стройной фигуркой казалась нарядной, праздничной, будто не на рынок пришла, а на свадьбу к подружке.
Кубышка установил ширму и спрятался за ней. Песенка не умолкала. Людей все больше разбирало любопытство: кто же ее поет?
Ляся стала близ ширмы и заиграла «Барыню». Тотчас же на ширме появилась длинноносая фигурка с колючими глазами, в колпачке, в красной широкой рубахе.
– Петрушка!.. – радостно узнала толпа своего любимца, народного героя кукольного театра.
– Ха-ха-ха!.. Мое почтение, господа! – приветствовал толпу Петрушка. – Вот и я приехал сюда, не в тарантасе-рыдване, а прямо в аэроплане!
– Здорово, Петр Иванович! – откликнулись в толпе. – Милости просим!
И представление началось, то кукольное уличное представление, которое так любили во всех городах и селах необъятной России и сто, и двести, и триста лет назад. Петрушка, этот забияка, плут и драчун, смеялся, пел, плясал. Он безбожно торговался с цыганом, бранился с капралом, объегоривал доктора, бил всех палкой и до тех пор сыпал шуточки да прибауточки, пока его самого не утащила за длинный нос собака Шавка.
Но, кроме этих действующих лиц «Петрушки», давно всем известных, появилось и новое лицо: господин с аккуратным брюшком, гладко выбритый, на носу – пенсне в золотой оправе, на голове – шляпа котелком. Он ходит уверенно, говорит строго и назидательно.
– Ты что здесь шумишь? – спрашивает он Петрушку. – Зачем нарушаешь порядок?
– А что это за штука такая – порядок, ваша милость? С чем его едят? прикидывается наивным Петрушка.
– Порядок – это чтобы каждый был на своем месте. Всяк сверчок знай свой шесток.
– А, это такой, от которого хоть волком вой? – догадывается Петрушка. – Не его едят, а он ест?
Когда господин уходит, Петрушка спрашивает:
– Музыкантша, что это за тип?
– Это юрисконсульт, – отвечала Ляся. – Разве, Петр Иванович, ты его на знаешь? Его фамилия Благоразумный.
– А если я его палкой по голове умной, ты сыграешь похоронный марш?
– Что закажешь, Петр Иванович, то и сыграю: хоть марш, хоть плясовую.
По мере того как шло представление, толпа густела. «Ну и Петрушка, хай ему бис! – раздавались одобрительные возгласы. – Вот дает, шельмец!» Даже слепцы на время прервали свое заунывное пение и слушали, улыбаясь в пространство. А когда со стороны донесся голос одноногого: «Джентльмены и леди, завтра уезжаю в Ростов, ложусь на операцию…» – из толпы даже крикнули: «Ладно, успеешь уехать к тому году, помолчи маленько, не мешай!»
Представление кончилось. Кубышка спрятал своих кукол в сундучок, раздвинул ширму и обнажил голову. Картуз стал быстро наполняться смятыми бумажками разных цветов и рисунков: сыпались деньги всех правительств – от свергнутого царского с портретами императоров до вновь испеченного «Всевеликого войска Донского» с оленем, пронзенным стрелой.
Толпа растаяла. Опять загудела волынка, опять донесся сиплый