Кандидатская для посудомойки. Елена Попова
e/>
Вадимыч, друг семьи, и ее собственный муж Герман, перемигивались, подхихикивали, толкались локтями, топтались на месте и явно не знали, с чего начать.
– Тише вы, полоумные, Катёну разбудите, – сердито начала Лиза.
Мужики переглянулись, сделали вид, что умолкли, и, настороженно поглядывая на Лизу, вытащили откуда-то из-за спин клубок меха.
Клубок открыл глаза и смачно зевнул.
– Ты понимаешь, – торопливо затараторил Герман, – Вадимыч договорился с блатным питомником. Они занимаются только кавказцами. Специально выращивают их для охраны. Только элитное разведение. И нам, вот, по блату почти бесплатно…
Герман поставил клубок на пол и боязливо спрятался за тщедушного Вадимыча.
У Лизы никогда не было собак. Ни в детстве, ни в юности, ни в начавшейся неправильно рано взрослой жизни. А когда у тебя чего-то никогда нет, ты этого не очень и хочешь. Переехав в загородный дом Германа, где собаки были естественным атрибутом сельской жизни, Лиза быстро нашла общий язык с Джеком, старым угрюмым двортерьером, днем сидевшим на цепи, а ночью наводившим ужас на бродячих псов округи. Она кормила его, меланхолично чесала за ухом, угощала косточками и даже иногда украдкой подпаивала молоком из кошачьей миски. Но лизино сердце не ёкало. Так. Просто очередные обязанности. Ей было равнодушно и даже иногда страшно, когда Джек рычал и бросался на чужаков.
Лиза снова вернулась к катёниной каше и, демонстративно стуча ложкой, глухо буркнула:
– Вот зачем тебе второй пес, Гера? Тем более кавказец. Они агрессивны. Их надо воспитывать, водить на площадку. Кто этим будет заниматься? Ты что ли? Я – точно нет. И вообще. Он вырастет и нас всех сожрет.
Герман, продолжая прятаться за превратившимся в соляной столб Вадимычем, уверенно парировал:
– Джек старый. Дому нужна охрана. Нормально все будет. Сделаем вольер на улице с сеткой. Кинолога для воспитания сюда пригласим.
– Нет, увози его туда, откуда брали. Эта порода не для нас. Угробим собаку и сами угробимся.
Лиза хотела сказать что-то еще, но тут меховой клубок, который явно был против, чтобы его возили туда-сюда, обернулся вокруг голой лизиной ноги и принялся тщательно ее вылизывать.
Герман с Вадимычем приободрились и, едва дыша, следили за лизиной реакцией.
– Что вы стоите, как две египетские мумии, – проворчала Лиза, – тащите миску, не видите, пёс есть хочет.
Потом она присела, очень аккуратно подхватила щенка на руки и заглянула ему в глаза.
Так появился в этом доме Пёс.
***
Огромный длинношерстный кавказец, навсегда запертый в вольере, лежал не шевелясь, угрюмо уткнув морду в лапы, и вспоминал.
Вот он совсем маленький, уютно сопит под боком у Большой Хозяйки. Ему жарко, но он знает, что она обижается, когда он уходит на прохладную плитку под входной дверью. Поэтому терпит. Терпит, пока хватает его небольших щенячьих сил. Терпит не потому, что ее руки трижды в день трут морковку и кормят вкусным мясом вперемежку с морковкой и чем-то еще, а потому, что что-то такое есть в ее глазах.
Маленькая Хозяйка вечно путает его с большим снежком: катает по сугробам, закапывает в снег и весело хохочет, когда он, отряхиваясь, ее саму превращает в живого снеговика. Ее нельзя кусать, ронять и шлепать лапами, как он привык, играя с Джеком. Маленькая Хозяйка сразу начинает плакать. Если это заметит Хозяин, он будет недоволен.
Еще нельзя сбивать с ног Старую Хозяйку. Даже заигравшись с осенними листьями или хозяйским котом. Здесь одним недовольством не обойтись. Можно и по носу схлопотать газеткой, а это стыдно.
Кстати, о Джеке. Он очень нервничает, если влезть всеми лапами в его миску. Хватает за загривок и трясет, как боксерскую грушу. Больно! Только скулить нельзя. Иначе тут же прибежит Большая Хозяйка, будет ругать Джека, обниматься-целоваться! Фу, стыдно!
Или вот. Любимая игра Хозяина и Большой Хозяйки. Разойдутся в разные стороны и давай на все лады: Пёс, а Пёс? Иди сюда! Ты чей? Какое это ж удовольствие лечь посередине между ними, ни к кому не ходить и наблюдать, как они из-за тебя переругиваются, хохочут и присваивают себе право обладания.
Прошел один Большой Снег и Джек, совсем старый, стал приходить домой, в клочья порванный бродячими собаками. Нет, он не жалуется. Не просит помощи. Бережно укладывает остатки себя на подстилку и смотрит, смотрит куда-то за радугу больными глазами.
Однажды мы идём вместе к этой наглой, опьяневшей от вкуса скорой расправы, своре. Она встречает нас улюлюканьем и насмешливыми взглядами, в которых растет презрение к старику, прячущемуся под хвостом щенка. Один против семи. Потом против девяти. До дрожи в лапах и кровавой пелены в глазах. До порванной шкуры и зияющих ран. Насмерть. Без жалости и пощады.
Еще один Большой Снег сошёл. Большая