Рождественские рассказы. Сборник

      © Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

      От редакции

      Традиция рождественского рассказа берет свое начало в средневековых мистериях. Именно оттуда в рождественский рассказ перешла атмосфера чуда и традиционный счастливый финал с неизменным торжеством добра над злом. Герои рождественских рассказов обычно оказываются в критическом положении, для разрешения которого требуется вмешательство свыше, что и происходит – чаще всего как счастливая случайность или акт сочувствия и милосердия добрых людей. Особенно часто этот мотив встречается в произведениях второй половины XIX века, где важное место занимает социальная тематика.

      Вообще в XIX веке рождественский рассказ пользовался огромной популярностью. Основателем жанра принято считать Чарльза Диккенса, который в своих произведениях говорил о ценности человеческой души, о взаимном доверии, семейном счастье, самопожертвовании в любви, влиянии чистой, благородной души на окружающих и так далее.

      Рассказы Диккенса, а также «Щелкунчик» Гофмана, «Девочка с серными спичками» Андерсена и ряд других получили широкое распространение в России. Традиция европейского рождественского рассказа в нашей стране попала на благодатную почву, тем более что она уже была подготовлена Н. В. Гоголем («Ночь перед Рождеством»). Однако если у европейских писателей непременным финалом была победа добра над злом и нравственное перерождение героев, то в отечественной литературе нередко встречались трагические финалы: человек погибал, ребенок умирал или замерзал рождественской ночью. Например, в рассказе Достоевского «Мальчик у Христа на елке» шестилетний сирота замерзает под Рождество в холодном северном городе. Правда, в итоге чудо все-таки происходит: замерзнув, мальчик попадает на небо, на Христову елку, где встречается с умершей матерью и другими мальчиками и девочками, так же, как он, умершими от холода или голода. Рождественская утопия поддерживала людей, давая им надежду на вознаграждение после смерти.

      В советское время писатели, хоть и в завуалированной форме, охотно использовали сюжеты, связанные с рождественской традицией. Вспомним хотя бы, как заканчивается рассказ Аркадия Гайдара «Чук и Гек»: воссоединившаяся, пусть ненадолго, семья счастливо встречает Новый год у наряженной елки.

      Считается, что в чудеса верят только дети. На самом деле детская вера в чудесное остается с нами навсегда, только представление о нем с возрастом меняется. Чудо у каждого свое, но это всегда то, что кажется невозможным при обычном порядке вещей. Есть в году особенное время, когда этот порядок непременно нарушается, – это дни Рождества, потому что и сейчас мы по-детски ждем новогоднего чуда.

      Рождественские рассказы

      Н. В. Гоголь

      Ночь перед Рождеством

      Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа[1]. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.

      Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом черными смушками, с дьявольски сплетенною плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил ее, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнет. Он знает наперечет, сколько у каждой бабы свинья мечет поросенков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость. А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только черным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звезды, одна за другою, пропадали на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав. Три или четыре еще блестели. Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос вместо очков колеса с комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим