Стихи. Александр Мефодьевич Полуполтинных
хи, всегда соприкасаешься с самым сокровенным – с душой поэта. «Сие есть самая великая исповедь», писал Есенин. И это действительно так! Написанное пером трудно потом как-то исправить, отречься, особенно, если это успело разлететься по свету. Хочешь не хочешь, а отвечай за написанное!
Сначала я хотел назвать свою книжку «Истории стихов», где бы в отдельном приложении или в самом тексте объяснял, с чем связано то или иное стихотворение, что толкнуло меня его написать. Но получилось бы, наверное, очень длинно.
Признаюсь, что я и сам порою не могу определить точно: где в стихах я, а где мой лирический герой, или даже антигерой. Поэтому, трудно делить и от чего-то отказываться, потому что всё, что я вам предлагаю сейчас – написал я. Своей рукой.
Этот сборник – не попытка подвести итог своему творчеству, не желание донести какую-то мысль живущим или отправить послание в будущее. Мои стихи – непринуждённый рассказ обо мне, а ты, читатель, – добрый приятель и собеседник, который нашёл время скоротать со мной вечерок.
Разные есть у меня стихи: написанные на душевном подъёме и в минуты отчаяния, от скуки и даже на заказ (к примеру, акростих «Выборы»). Есть стилизации или подражания (а мне нравятся Бунин, Есенин, Маяковский, Высоцкий, забайкальские поэты Граубин и Вишняков). Есть даже цикл притч, которые написаны в связи с любовными переживаниями. И есть стихи-шутки, стихи-буриме, сочинённые в кругу близких друзей-поэтов.
Есть стихи-память. Например, «Октябрь. Сер Читы пейзаж…» С этим стихотворением связан смешной случай. Когда я прочитал его своей сослуживице Татьяне, она всплеснула руками: «Саша! Какой ты молодец! Новое слово придумал!» Я был удивлён: «Какое слово?» Татьяна пояснила: «Серчатый! Серчатый пейзаж – классное словечко!» Когда разобрались, долго смеялись! И я не стал ничего менять в этом стихотворении – оставил на память.
Интересен в моей творческой биографии период, когда у меня не было ни одного любовного стихотворения. И мне пришлось буквально сочинить такое стихотворение – «Вот такая любовь».
Что ещё написать? Вот мне уже и не страшно пускать вас в мою душу. Очень надеюсь, что вам там будет интересно. Знайте, что я всех-всех очень люблю!
МОЯ ДУША
Моя душа открыта, как музей
В селе далёком, где я был однажды,
Не только для приятелей, друзей —
В неё войти прохожий может каждый.
В музее том, что неказист на вид,
Я находил бесценные предметы:
Топор, что на заре веков отлит,
И Михаила первые монеты.
Там залы так уютны, так малы…
Там за тобой не смотрят из-за двери:
Спокойно можно тронуть кандалы
И каску немца не спеша примерить.
Погладить бивни мамонта, рога…
Но хочется порой на самом деле,
Чтоб там не шлялись в грязных сапогах,
А войлочные тапочки надели.
Так и в душе распахнутой моей,
Пускай для всех открыты настежь двери,
Нельзя так вольно обращаться с ней
И злоупотреблять её доверием.
Пусть что-то в ней не нравиться должно,
Пусть странным что-то может показаться,
Смотрите, рассуждайте о ней, но
Руками воздержитесь прикасаться.
А МЫ ВСЁ ЗНАЛИ НАПЕРЁД
А мы всё знали наперёд
Каким-то чувством тридцать третьим:
Что мы ещё с тобою встретим
Того, с кем больше повезёт,
Того, кто, как Господь, простит
Всё то, чем мы бываем грешны,
Того, кто ни за что, конечно,
Не нанесёт душе обид.
Мы знали всё: кто в первый раз
Солжёт, в глаза другому глядя,
Кто выгод кажущихся ради
Другого без стыда предаст.
Святынь любви не берегли,
Сомненья не перебороли,
Зато свободно взять смогли
Мы на себя пророков роли.
И если б наших дней черёд
Так точно не предугадали,
То, верно, счастливы бы стали…
Но мы всё знали наперёд.
«А почему бы нам не быть с тобой вдвоём?..»
А почему бы нам не быть с тобой вдвоём?
Уж тут и там воркуют птичьи стайки.
Опять весна развинчивает гайки,
Закрученные лютым декабрём.
Ты перекрасилась в какой-то жёлтый цвет.
А я всегда мечтал так о блондинке!
Ты приходи ко мне, послушаем