Острый угол. Виктор Брюховецкий
только в блюдечке свеча
Оплывшая и рядом зерна риса…
И я хожу по комнате печальной,
И в памяти своей перебираю
Знакомые места, куда он мог уехать,
И не могу представить это место…
Семейный документ
Космическую пыль смахну с листа,
На желтом фото разгляжу морщины,
Увижу подпись. Резкую. Мужчины.
И добела потертые места.
Горчит осколок даты «…3 год»,
Горчат три слова «…умер от холеры»,
И смазано – «курьез» или «курьеры»,
А прочее и лупа не берет.
Семейный документ. Разгадки не дано.
Зачем его хранить была охота?
Ну, ясно: умер от холеры кто-то.
Но – кто?
И фантазировать грешно.
Чиновник ли, простолюдин какой,
Здоровый телом или же калека?
И воздух девятнадцатого века
Тревожит и тревожит мой покой.
А выцветшие строчки так слепы!..
Но светит за листом, на дальнем плане,
Укрытая годами, как в тумане,
Загадочная тень родной судьбы.
«Напишите письмо…»
Напишите письмо.
Десять строчек, не боле.
Опишите, прошу, как на майской заре
Зацветает кандык на оттаявшем поле,
И гуляют грачи на седом пустыре.
Расскажите, как пахнет листвой молодою,
Как ребята копают саранки в лугу,
Как тревожно кричат кулики над водою —
От чего я отвык,
Без чего не могу.
Чтоб я снова душой в те края устремился,
Понимая, что нету обратных дорог,
Чтоб я грудью на стол тяжело навалился
И от грусти и боли очнуться не мог.
«Подворотни и арки…»
Подворотни и арки,
Снег пушист и летуч.
Месяц выгнутый яркий
Выползал из-за туч.
Трепетала афиша —
Чей-то прошлый успех.
Снег ложился на крыши.
Снег ложился на всех.
Шел и шел, не кончался,
Укрывал, заносил,
Белой шубой качался,
Белой тканью скользил…
Так без боли, без крика,
В снег входя, словно в дым,
Город плавно и тихо
Становился седым.
На разъезде
В июле, в середине лета,
У звездной ночи на краю
Составы шли в потоках света,
Не понимая боль мою.
А я мотался вдоль перрона,
Из теплой фляжки воду пил,
Мечтал о духоте вагона
И жадно время торопил.
Мне было, край, на север нужно!
Ни в гости и ни из гостей…
Составы грузно шли, натужно,
Не понижая скоростей.
Составы шли с каким-то стоном
И исчезали в черной мгле…
Дежурный согнутый и сонный
С флажками в кирзовом чехле
С неряшливо-небрежным видом
Ходил, не видел никого,
А я молчал и ненавидел
Разъезд