Любовь да будет непритворна. Игорь Михайлович Арсеньев
переспросил я жену.
– Булочка! – лицо Людмилы просияло, будто внутри у нее включился прожектор.
Я показал жене ценник. Она, поперхнувшись, упрямо сказала:
– Хочу!
– Люда, – произнес я как можно теплее, – в пересчете на наши деньги, этот (блин) кусок теста тянет на шестьсот рублей! Шесть сот, понимаешь?
– Да.
– Шесть сот! – я старательно вложил в уши жены интонацию астрономического значения еще раз.
– Хочу! – но теперь уже тихо повторила она, сверкнув глазами, полными удушающих слез.
Немка шагнула вперед…
– Идиотка, положи булку! – прошипел я придушенным зайцем.
– Nein!15 – ледяным, рассыпчатым залпом прокатилось по торговому залу немецкое эхо.
Не деньги удручают, а их отсутствие. Я завелся. Я трещал как механический, заведенный болван про другой магазин, в котором цены на продукты «не бешеные». Я напомнил Людмиле о том что, если мы хотим добраться до цели то, необходимо во всём себе отказывать. А между тем слёзы Людмилы, точно хрустальные бусы, катились под ноги врагу. И меня это бесило!
Разобщенные мы вышли из лабиринта товаров. Паточный городишка в мгновение ока сделался тусклым и совершенно безрадостным. Наши рты рожали чудовищ. Жемчужные облака обрушились, осыпаясь, казалось, липкими насекомыми с мягкими лапками. Мы пронзали один другого словами как острыми стрелами притом, что я отчётливо понимал, что неправ – неправ… Но я кричал, изобличал, уверял… Я выскочил из веломобиля и пошёл наугад, как дурак, не разбирая дороги. Во мне бушевали вихри, сонмы мучений, ниспадающих молний…
В бессознательном состоянии, мы не заметили, как вкатились в город под названием Бад Олдеслое, в котором, разумеется, помирись.
22. Однообразие утомляло
Однообразие утомляло. Тишайшие, дремотные улицы, повсеместное цветочное украшательство, порой, нас доводили до одури. В голове так и сыпались пафосные, обличительные диатрибы и хотелось крикнуть: «Эй, домоседы, очнитесь: русские в городе!» Ну, а если без шуток то, на поиски «языка» иной раз уходила уйма драгоценных минут. Однако именно разности-несуразности нас окончательно примирили. Омытые радостью, мы едва не влетели в аварию.
– Ой, мадам, мы вас не сразу заметили! Просто вы так резко свернули… Простите, тысячу извинений…
Из открытого автомобильного окна, казалось, раскаленного докрасна «Opel Corsa», фрау с комбинационными глазками, не обращая внимания на извинения с нашей стороны, без предисловий полоснула вопросом:
– Holland?
– Голландия? – переспросил я. – Нет, драгоценная, вы ошиблись. Мы русские – русские из Ленинграда…
– Из Санкт-Петербурга! – поправила меня Людмила, слегка толкнув локтем в грудь.
Наладив связь с одутловатым, дряблым своим личиком, дама, потешно дрыгая ножками, а потому не сразу, однако выпорхнула из авто, которое так и осталось торчать на проезжей части, перегородим дорогу по диагонали.
– Was
Нет! (нем.)