Любовь да будет непритворна. Игорь Михайлович Арсеньев
не отказывайтесь, погостите, у нас вам будет намного удобней, чем в палатке…»
– Да-да, вы доставите нам удовольствие, – поддакивал, словно «черный тюльпан» архитектор, энергично кивая головой. При этом его напомаженные усики дергались, будто второпях они были неровно приклеены перед выходом на задание.
Что сказать? Ну да, мы спешили. Да, нам очень хотелось добраться до цели. Но с другой стороны: почему нет? Людмила из веломобиля перекочевала в авто Зигрит, Мартин втиснулся на сиденье рядом со мной. Мы развернулись, как на военном параде, и скоро оказались на месте.
23. Дом, который…
Дом, который спроектировал Мартин сам для себя, оказался – умеренным, то есть не слишком большим, не слишком маленьким, однако, удобным во всех отношениях. Первым делом Мартин выкатил свой глянцевый «Opel» из подземного гаража, внедрив в него наш hand-made.18 Я из овечьего любопытства поинтересовался: «Зачем, почему он счудачил?» Мартин, проводя дальнейшую рекогносцировку, уверил, что так сохраннее. Вы (то есть мы) гости, а веломобиль – эксклюзивная вещь, за которой необходимо присматривать.
Войдя в дом, медсестра предложила «продезинфицировать наш гардероб». А пока мы скоблили себя в душевой, в автоматической стиральной машине, о которой «тогда» мы могли только мечтать, уже вращались наши пожитки.
После небольшой адаптации, Мартин любезно зазвал меня и Людмилу в подвальчик, где находился уютный, хорошо оборудованный мини-бар. Судя по всему, наши новые знакомые были настроены весьма радушно и предложили распить с нами по бокалу Моэта. Однако после второй распитой бутылки, мы узнаем о том, что Мартин и Зигрит родились и выросли в Кенигсберге, то есть в Калининграде (бывшей столице Восточной Пруссии). Я насторожился, поскольку муж сестры моей матери Фёдор Петрович Волков воевал в Кенигсберге в звании майора Красной армии, выполняя обязанности военного комиссара. Хотя о том, что происходило в осажденном городе на самом деле, разумеется, я знать не мог.
– Расстреливали, уничтожали нещадно, – с дрожью в голосе продолжала чеканить слова фрау Зигрит. – В августе англичане, после них русские, следом американцы…
– Мертвые лежали прямо на улицах, – вторил жене Мартин, – некоторые тела разорваны на части, раздавлены танками…
– «Давай, давай, йо-вашу мать!» – орали нам русские. – Детей, женщин, всех – без разбора гнали неизвестно куда.
– Паника, голод, болезни, ужасная вонь, – рассказывал Мартин. – Кто мог воровать – воровали, варили крапиву, одуванчики, лебеду, на помойных свалках раскапывали картофельные очистки, вываренные кости из супа. Люди отлавливали и ели домашних животных. И даже наполовину сгнивших покойников.
– Ужас! – повторяла через каждое слово Зигрит. – И хотя мы были детьми, многое, слишком многое помнится до сих пор. Но, спустя много лет, мы узнали о подобных вещах, которые происходили во время войны в Ленинграде.
– Вот почему мы вас пригласили, – заключил архитектор.
Иступлённые, они жадно, перебивая один другого, еще
Рукоделье (анг.)