Рассказы и новеллы из цикла «Личный и духовный опыт». Александр Борисович Гайворонский
яющееся от плоти и что после смерти прежнего тела возвращается в новое. Есть более древнее название – трансмиграция – "процесс движения насквозь, от одного к другому". А вообще в человеческом языке синонимов и схожих понятий много: ревитализация, перерождение, перевоплощение, предсуществование, метемпсихоз, палингенез, метенсоматоз, сансара и т.п.
Терминология не должна нас волновать, я буду пользоваться словом наиболее распространенным и привычным – реинкарнация.
Люди в зависимости от религиозной принадлежности, мировоззрения, воспитания, окружения, рода деятельности, даже от состояния души в каждый конкретный момент и в разные периоды своего пребывания на Земле по-разному относятся к теме реинкарнации, а уж тем более к такому глобальному понятию как Жизнь с сопутствующими ей Рождением и Смертью. Реинкарнацию можно принимать, не принимать, верить, не верить, помнить, не помнить, чувствовать или знать, сколько угодно рассуждать на эту тему, философствовать, изучать литературу, постигать духовно, переживать, спорить, гадать. Для каждого существует своя мера информированности и достоверности знаний. Важна лишь одна странная на первый взгляд закономерность: Знающий никогда не станет ПОЛНОСТЬЮ делиться Знанием с невеждой. Подчеркиваю, полностью – никогда! Хотя из правил бывают исключения.
* * *
В детстве, в далеком "пелёночном" детстве, когда не было памперсов, а животный интерес вызывали собственные экскременты и хотелось попробовать их на вкус (кстати, а вы помните такое, случавшееся и с вами? Или мы голубых кровей и зареклася барыня во двор ходить?), я ясно видел "картинки", путавшиеся с новой реальностью. Если не вдаваться в детали и перевести на понятный, современный и "взрослый" язык, то я видел фрагмент своей предшествующей инкарнации: высокие стены из красного кирпича, колючую проволоку спиралями на самом верху, карканье ворон, клочок манящего синего неба и выстрел в собственную голову. Так оборвалась моя предыдущая жизнь. Но ни страха, ни отчаяния… Только любопытство: что будет дальше, и… радость бытия. Радовал тревожный крик воронья, синее небо с белыми барашками облаков, даже выщербинки и трещинки на кирпиче стены, в которую я уткнулся носом в последний момент, да запах каленой глины, исходивший от того кирпича. Даже его я успел уловить.
Взрослеющее тело, развивающийся мозг, заточенный в нем разум, грубеющее в новой оболочке сознание – соотносили новый жизненный опыт с калейдоскопом множества таких "картинок", и память (не теперешняя, а та, старая, из предыдущего воплощения) воскресла полностью и запечатлела всю летопись не очень удавшейся по нынешним меркам жизни. В 1957 году она бесславно закончилась для 25-летнего парня с "трудным" детством и дурной дворовой компанией, воспитавшей его.
А в 1959 году образы, витающие в головке с незаросшим родничком, никак не увязывались с новой реальностью. Кроватка-люлька, гобеленовая картинка на стене с изображением сцены из "Трех поросят", старые газеты вместо обоев, окно без занавесок, круглый блестящий шарик на подоконнике от большого подшипника… Пухлая незнакомая, хоть и моя собственная, ручка отчаянно и тщетно тянется к этому шарику. Мне невдомек, что несколько метров, разделяющих кроватку и окно – непреодолимое расстояние для недавно родившегося человечка, еще питающегося молоком МАМЫ – большого, теплого и доброго существа, вышедшего по своим делам в другую комнату. Я чувствую это существо. Оно где-то рядом, за стенкой, и скоро придет, чтобы сменить мне пеленки. Еще мои уши различают приятные звуки, раздающиеся из-за закрытой двери. Позже я узнАю, что это радио. А вот запахов, кажется, не чувствую. Подо мной мокро, тепло и скользко. Я в распашонке. Ручка бессильно опускается рядом с телом, устав тянуться к блестящему круглому предмету, и вновь поднимается. Я с любопытством разглядываю ее, поднеся к самым глазам. Она в чем-то золотисто-жёлтом и липком. Мне интересно постигать новый мир, преподносящий каждую минуту сюрпризы… А как знакомы и притягательны "картинки", которые вертятся в памяти, то удаляясь и растворяясь в предметах нового мира, то приближаясь и контрастируясь перед глазами и другими чувствами, когда слипаются веки и хочется спать. Это было так недавно, только что, вчера…
В яслях и садике, с того момента, как научился мало-мальски разговаривать и облачать в слова свои мысли, я настойчиво приставал к сверстникам с крайне важными для себя вопросами: "А ты помнишь, что было, когда ты еще не родился?", "А ты знаешь, что будет после, когда ты умрешь?", "А твою маму ты сам выбирал?", "А ту, прежнюю маму еще помнишь?". Никто не понимал о чем я. Но и не смеялся, не крутил у виска пальцем. Дети всё равно, даже если не помнят, что-то еще чувствуют, какие-то следы недавнего предсуществования хранят. И воспринимают такие вопросы по крайней мере с любопытством и интересом, особенно когда их задает такой же ребенок. Не помню, чтобы я мучил расспросами своих родителей или других взрослых. Наверное, я не делал этого подсознательно, тем более раз они сами не затевали со мной таких разговоров.
Лишь однажды, только начав свой "допрос" в какой-то относительно "свежей" для меня компании (мне было лет пять), взволнованно встрепенулась одна девочка, чьи родители переехали к нам недавно из другого района города. Она горячо начала рассказывать о своих