Жатва – IX. Антиквар и живописец. Борис Гуанов

      15.1. Пропал или пан?

      «Сижу за решёткой в темнице сырой…» – Чтобы подавить в себе чувство полной неопределённости в своей судьбе, я написал целый роман о своих партийно-выборных делах. А дела эти шли год от года всё хуже и хуже. Сначала ещё в октябре 1993 года после расстрела Ельциным из танковых орудий красно-коричневого Верховного Совета, который я наблюдал в прямом эфире по телевизору в кабинете Кудрина на Измайловском, мне казалось, что критический момент нашей относительно бескровной демократической революции пройден, и теперь осталось только запретить и судить коммунистическую партию за все её преступления, произвести люстрацию всех этих бывших секретарей парткомов всех уровней, чтобы не допустить их к руководящей государственной службе, призвать в государственные структуры новых людей, уже показавших себя с 1990 года как убеждённых идейных сторонников демократии, и строить демократическое общество. Но не тут-то было.

      Ельцин испугался пройти этот путь до логического конца. Нового Нюрнбергского трибунала над КПСС не состоялось. Старые чиновничьи кадры остались на своих местах, а кадры, как правильно указал товарищ Сталин, решают всё. В насквозь продажном бюрократическом государстве была объявлена бесконтрольная ваучерная приватизация и полная свобода предпринимательства. Конечно, быстро оформилась преступная коррупционная цепь между этими самыми советскими чиновниками и «новыми русскими» предпринимателями, первоначально, в основном, партийно-комсомольскими пройдохами, жуликами и бандитами. Они и поделили бывшую государственную собственность между собой к взаимному удовольствию.

      Ограбленной оказалась подавляющая часть населения, которой, конечно, такая «демократия» не понравилась и которая поэтому оказалась под влиянием дешёвых популистов типа Жириновского. И вот уже на первых выборах в Государственную Думу 1993 года демократов ждал неприятный сюрприз: Россия «сбрендила» и отдала голоса не им, а ЛДПР, коммунистам и партии власти, т.е. партии тех же чиновников. К этим объективным причинам поражений демократов добавился и их раскол: «Яблоко», ДВР и более мелкие демократические партии никак не могли отбросить личные антипатии своих руководителей друг к другу.

      Эти стихи Волошина, написанные 23 ноября 1917 года, остались так же актуальными и через три четверти века. Поэтому все мои героические потуги выиграть выборы, даже если бы я учёл ранее допущенные ошибки по «окучиванию» своего избирательного округа, лопнули, как мыльные пузыри.

      Партийная работа в ДВР, сначала тоже внушавшая мне надежды на образование сильной партии, необходимой для поворота страны в демократическом направлении, постепенно разочаровала меня. Всюду я видел не стремление сжать единомышленников в «один разящий кулак», по выражению Маяковского, а образование и какой-то канцерогенный рост партийной бюрократии, вполне самодостаточной и весело живущей на долларовые подачки из-за рубежа.

      Примерно в том же состоянии вся чиновничье-олигархическая Россия и разношёрстная демократическая оппозиция находилась до конца моей жизни. С этими любителями свободы, прежде всего, для себя, «либералами» в кавычках мне было не по пути, а какой-то новой «партии честных людей» в России я так и не приметил. Наверное, это была мечта идеалиста. Менять свои взгляды и карабкаться наверх по затёртой лестнице партии власти я не хотел, да и не смог бы: меня бы всё равно вычислили как социально чуждого. Так что политика – грязное дело, чао какао!

      Честно скажу, хоть и говорят: «Демократия плоха, но лучше человечество ещё ничего не придумало», – под конец жизни я засомневался в её необходимости для России. Моральное состояние нашего общества было таково, что на выборах всплывало