Мемуары убийцы. Ким Ёнха
s>Чхве Чжэбон, литературный критик, газета «Хангёре»
Последний раз я убил человека двадцать пять лет назад. Или двадцать шесть? Не столь важно, примерно так. До тех пор, пока я не остановился, мною двигала отнюдь не жажда убийства и не какое-нибудь сексуальное извращение, как обычно думают люди. Это было ощущение несовершенства. Надежда на то, что удовлетворение может быть более полным. Закапывая очередной труп, я повторял:
– В следующий раз сделаю ещё лучше.
Я прекратил убивать потому, что надежда исчезла.
Я вёл дневник. Бесстрастная запись ходов, словно в игре го, – мне казалось, это необходимо. Думал: лишь фиксируя, что сделал не так и что испытываю по этому поводу, я не повторю тяготивших меня промахов. Школьники делают работу над ошибками, так и я скрупулёзно отмечал детали убийств и тщательно излагал на бумаге свои ощущения. Совершенно бесполезная была писанина.
Мне сложно было подбирать слова. Обычный дневник, не что-то высокохудожественное, но писал я с большим трудом. Восторг или досаду, которые я испытал, никак не получалось отразить в полной мере. От этого портилось настроение. Я прочёл почти все произведения из школьных учебников, но там не было нужных мне фраз. Поэтому я начал читать стихи. Это стало моей ошибкой.
Лектор в классе поэзии Культурного центра был примерно моего возраста и сам сочинял стихи.
На первой лекции он с самым серьёзным видом заявил следующее, чем немало меня насмешил:
– Поэт разделывается с языком, как опытный убийца с захваченной жертвой.
К тому времени я успел закопать десятки жертв, поиграв с ними в игру «захватить и разделаться». Только мне в голову не приходило сравнивать своё занятие со стихосложением. Раз уж на то пошло, убийство больше похоже на прозу. Каждый, если попробует, придёт к такому же выводу. Убивать – дело более грязное и хлопотное, чем принято думать.
Как бы там ни было, благодаря лектору я заинтересовался поэзией. Я не способен испытывать грусть, но юмор находит во мне отклик.
Читаю «Алмазную сутру».
«…создать безопорное сознание, которое бы ни на что не опиралось»[1].
Я долго ходил в поэтический класс. Думал, избавлюсь от лектора, если не оправдает моих ожиданий, но, на его счастье, мне было весьма интересно. Ему несколько раз удавалось меня рассмешить, и он дважды хвалил мои стихи. Поэтому я оставил его в живых. Наверняка и не знает, что живёт взаймы. Не так давно прочёл его новый сборник – полное разочарование. Может, действительно следовало его закопать? Даже я, прирождённый убийца, оставил своё занятие, а этот бездарь продолжает писать. Какая наглость!
Последнее время часто падаю. То свалюсь с велосипеда, то споткнусь о камень. Многое забываю. Сжёг уже три чайника.
Позвонила Ынхи и сказала, что записала меня на обследование.
Я разозлился и начал кричать на неё, она слушала молча, а потом заметила:
– Точно что-то не так. Голову обязательно надо проверить. Первый раз слышу, чтобы ты злился.
Я и в самом деле никогда не злился раньше? Пока я над этим раздумывал, дочь повесила трубку. Я хотел продолжить начатый разговор, но внезапно забыл, как обращаться с мобильным телефоном. Нажать кнопку «позвонить»? Или сначала набрать номер, а затем нажать? Но какой номер у Ынхи? И вроде бы был другой способ набора, совсем простой…
Стало душно, накатило раздражение. Я отшвырнул телефон.
Я не знал, как правильно сочинять стихи, поэтому просто описал процесс убийства, стараясь ничего не упустить. Если не ошибаюсь, первое стихотворение называлось «Нож и кость».
Лектор сказал, что моё произведение оригинально. Что благодаря резким словам и красочному изображению смерти особенно остро чувствуется тщетность человеческой жизни. Он снова и снова повторял, что мои «метафоры» превосходны.
– Что такое метафоры?
Лектор усмехнулся – мне не понравился его смешок – и стал объяснять. Послушать его, метафоры – это когда выражаются в переносном смысле.
Да неужели!
Прошу прощения, старина, но смысл тут самый прямой.
В руки попалась «Сутра Сердца»:
«Поэтому […] в пустотности нет цвета и формы, нет ощущений, нет представлений, нет сил и влияний прежних деяний, нет собственно сознания, нет зрения, слуха, обоняния, вкуса, осязания и мышления, нет цветов и форм, звуков, запахов, вкушаемого, осязаемого и дхармо-частиц [ума], нет осознания зримого [и т. д.], как и нет осознания мыслимого. Нет также неведения, как и нет искоренения неведения, нет старения и смерти, как нет и искоренения старения и смерти.
Нет также страдания, нет его причины, нет его прекращения и нет Пути.
Нет также истинного Знания, как нет ни соединения [с ним], ни разъединения»[2].
– Вы в самом деле раньше не учились писать стихи? – задал вопрос лектор.
– А
Цит. по: Алмазная сутра// Андросов В. П. Буддийская классика Древней Индии. М. 2008 – с. 102.
Цит. по: Сутра Сердца// Андросов В. П. Буддийская классика Древней Индии. М. 2008 – с. 87.