Ричард Длинные Руки – эрбпринц. Гай Юлий Орловский
де остановился и учтиво придержал полог, пока порожек с той стороны переступает Аскланделла. Дочь императора сегодня в багровой короне и в платье цвета пурпурного заката.
Я не сижу, так что подниматься в знак приветствия не пришлось, как и кланяться.
Она вошла во всем блеске молодости и великолепия. За спиной мелькнул сопровождающий ее любезный принц Сандорин, но благоразумно остался по ту сторону.
Норберт выпустил из пальцев край полога, тоже исчез, мы с Аскланделлой остались одни. Полная спеси и надменности, с прямой спиной и не такими уж узенькими плечиками, как ожидаем от болезненных принцесс, вообще у нее плечи весьма, она взглянула на меня в упор удивительно светлыми глазами, настолько похожими на горный лед, что даже густые черные ресницы, длинные и загнутые, не сумели бросить тень.
В отличие от большинства женщин, у которых брови тонким шнурком, нередко вообще едва заметные, у этой густые, черные и какие-то грозные, почти сросшиеся над переносицей, из-за чего я поглядывал на них чаще, чем на ее резко очерченную грудь.
– Ваше высочество, – произнес я наконец, чувствуя, что ей рот открыть первой можно только на дыбе, – надеюсь, ваша прогулка верхом была… удовлетворительной.
Она произнесла ровным голосом:
– Весьма.
– Я как бы рад, – сказал я любезно и ощутил, что злость сковывает мне челюсти, вот-вот заскрежещу зубами. – И… ах да, счастлив.
– Принц Сандорин был очень любезен, – сообщила она тем же холодным ясным голосом. – Вот уж не думала, что на далеком развращенном Юге еще сохранилась любезность!
– Сохранилась, – подтвердил я светски. – Почему-то. Ага.
– Но, видимо, он такой единственный.
– Ваше высочество, – сказал я протокольным голосом. – Позвольте вас проводить к креслу.
Она милостиво позволила, я проводил ее целый шаг, усадил, не прикасаясь к укрытым пурпурным атласом плечам даже кончиками пальцев, а как бы помавая в полудюйме от них, этикет соблюдаю, и отступил с поклоном.
– Позвольте прояснить обстановку, – сказал я таким голосом, каким говорило бы дерево, – вы неосторожно обронили у Мунтвига, что мы, южане, вовсе не черти с рогами, на что там обиделись, а Мунтвиг в благородной вспышке гнева… у нас, правителей, все благородное!.. тут же отправил вас взад. В смысле, не к отцу, а ко мне.
Она слушает с таким видом, что не поймешь, западает ли хоть слово в ее розовые ушки, это не просто злит, а бесит, и я договорил, едва не лязгая зубами от злости:
– Уверен, он уже пожалел о своей вспышке!.. Жаль, у него не такие свободные и раскованные военачальники, перечить и советовать одуматься не посмели. Потому мы сделаем все для вашего счастья… это значит, со всей незамедлительностью постараемся вернуть вас вашему жениху. Будьте спокойны, у нас все получится.
Она произнесла хрустальным голосом:
– Во всяком случае, это у вас получится.
Я окинул ее гневным взглядом, прямая, чтоб сиськи заметнее, и в то же время надменная, чтоб зелен виноград, да, грамотные. Взгляд устремлен перед собой, и неважно, что там, главное – все равно интереснее, чем этот раздраженно вышагивающий прынц, возомнивший себя способным тягаться с ее женихом.
А «это» выделила нарочито, как будто все остальное у меня прям рушится.
– На это время вам выделят отдельный шатер, – сообщил я. – Не самый роскошный, у нас вообще таких нет, но и не солдатскую палатку.
Она впервые повела в мою сторону глазами, я ощутил себя так, будто по моей морде стегнули свежей крапивой.
– Спасибо за любезность, принц.
– Господь создал Адама, – пояснил я с холодной любезностью, – а его забота о женщине сделала из него мужчину. Мы лишь продолжаем традицию.
– Принц…
– Если нужна особая помощь, – сказал я сквозь зубы, – вам помогут женщины. Если захотят, конечно.
Она подняла на меня взгляд, жжение исчезло, взамен кожа ощутила приятное тепло.
– Женщины?
– Благородные женщины, – уточнил я. – Правда, почти все остались в той армии, что перекрывает дороги в наши королевства, но в нашей ударной тоже есть.
Она переспросила с таким видом, что вот сейчас поймает меня на лжи:
– Женщины в армии?
Я хмыкнул.
– Видели бы вы, как эти беззащитные создания, как мы говорим, сражаются!.. Мужчины говорят, нельзя становиться на пути у носорога и беззащитной женщины. Так что, все мы, может быть поневоле, но к женщинам относимся не только с восхищением, как к красивым коням, павлинам или сорокам, но и как бы с уважением.
Она произнесла с холодком:
– Не знаю, почему вы мне это говорите.
– Дык я ж дурак, – воскликнул я бодро, – во всяком случае, в вашей интерпретенции. А вы не красавица, как на мой взгляд искушаемого знатока и ценителя с линейкой в мозолистых руках труженика и принца-строителя флота. Нет, вообще, строителя, так значимей!