Алена Хмельницкая: «Главное – нравиться себе самой». Елена Ланкина

      – Хотя уж они-то точно заметили бы, будь проблема реальной. Ведь ваши родители – артисты балета?

      – Да, папа и мама – Александр Хмельницкий и Валентина Савина – двадцать лет танцевали в Большом театре. Я занималась художественной гимнастикой и настольным теннисом (даже выиграла несколько городских соревнований) и хорошо училась – в знаменитой двенадцатой французской спецшколе на Арбате. Все успевала.

      Большой театр часто ездил за границу, и родители привозили с гастролей красивые вещи, о которых во времена тотального дефицита большинство советских семей могло только мечтать. До сих пор помню свои красные лаковые туфельки. Сказочно красивые! Умереть не встать. И сейчас люблю лаковую обувь, особенно на детях. Никогда не забуду и плюшевую шубку с металлическими застежками и меховой опушкой.

      Еще работая в театре, папа начал преподавать в хореографическом училище. А мама окончила ГИТИС и стала балетмейстером. Она была ассистентом Владимира Васильева, когда тот ставил в Большом «Макбета» и хореографию в ленкомовской «Юноне и Авось».

      – Валентина Константиновна известная красавица. Гордились ею?

      – А как же! Мама очень эффектная женщина. В «Ленкоме» до сих пор в ходу фраза, когда-то брошенная Марком Захаровым на репетиции «Юноны»: «Валентина Константиновна, встаньте просто!» Мама что-то показывала артистам, а те не могли повторить. В ответ на реплику Марка Анатольевича она кивнула – да, конечно, – и встала в позу танцовщицы фламенко с поднятой вверх изогнутой рукой. Не специально – для нее это было совершенно естественно, но присутствующие полегли от смеха. С тех пор если кто-то заигрывается, в театре шутят: «Валентина Константиновна, встаньте просто!»

      Я восхищалась мамой и в детстве любила играть «в балерину». Сохранилась смешная фотография, где совсем маленькая стою в ее пуантах со специально ушитой пяткой, чтобы не выпадали ножки. Но дальше игр дело не пошло. Родители не стремились отдать меня в балет, знали, какая это тяжелая профессия, да и у меня не было упоения этим видом искусства, которое искупает любые мучения.

      – Но все-таки хотелось быть похожей на маму?

      – Девочки часто копируют мам. Я тоже наряжалась в ее вещи и крутилась перед зеркалом. Она одевалась модно и ярко, очень любила шляпы, и я довольно долго была помешана на головных уборах – кепках, шляпках, беретах. В советское время женщина в шляпе привлекала всеобщее внимание – это было редкостью. Но мама умела носить самые смелые вещи так, что окружающие понимали: перед ними звезда.

      Когда мне исполнилось двенадцать, она начала ставить показы в Доме моды Вячеслава Зайцева. Я там не раз бывала, не только на дефиле, но и в пошивочных цехах. Папа тоже захаживал и каждый раз приходил в восторг: «Боже мой! Вокруг столько проблем, войны, международные конфликты, а здесь об этом не думают, живут только модой, воланчиками и кружавчиками!» Я была совершенно очарована этим волшебным миром и наблюдая за тем, как Вячеслав Михайлович создает свои модели, тоже стала делать эскизы, представляла себя художником-модельером. Многие хвалили: «У тебя неплохо получается! Надо профессионально заниматься рисованием». Какое-то время я посещала подготовительное отделение Суриковского института, но очень быстро поняла, что это не мое: надоели унылые натюрморты, которые заставляли рисовать часами.

      У мамы было несколько нарядов от Зайцева – совершенно фееричных. В них она выделялась даже в Париже, когда ездила с «Ленкомом» на гастроли: в 1983 году спектакль «Юнона и Авось» в течение двух месяцев шел в театре Пьера Кардена на Елисейских Полях. До сих пор помню вещи Вячеслава Михайловича буквально на ощупь – так были хороши. Один наряд мама потом отдала мне – костюм глубокого бордового цвета: брюки и куртка с пышными рукавами, напоминавшая средневековый камзол, очень эффектный, немного театральный, но я себя в нем чувствовала достаточно комфортно и с удовольствием ловила восхищенные взгляды.

      – Признайтесь, наверное, росли воображалой?

      – Нет, не была ни воображалой, ни чистюлей! Никогда не тряслась над своими нарядами, и родители не одергивали: «Смотри не испачкай новое платье! Не заляпай пальто!» Я росла в замечательной творческой среде, в которой были совсем другие ценности и традиции.

      Помню, один из постояльцев Дома творчества ВТО, куда я начала ездить с родителями еще до школы, актер Малого театра Пров Садовский говорил: «Нормальный ребенок в Щелыково должен быть весь в грязи!» Когда прибывали новички и приводили в столовую свое чадо – нарядное, чистенькое, в красивых туфельках и беленьких колготочках, Пров Провович брал ребенка за руку и заводил в какую-нибудь лужу: «Ну вот теперь ты посвящен! Настоящий щелыковец!»