Эффект матрёшки. Вера Вьюга
в спокойной жизни. Ада и без прыща догадывалась – что-то разладилось в ее космосе. С каждым годом она нравилась себе все меньше и меньше. И если бы только себе! Она устала от предсказуемости бытия. В сорок лет жизнь только начинается для тех, кто попал под амнистию или вышел из комы. А если ты женщина и при внешнем достатке в сорок у тебя ничего своего, кроме прыща на подбородке…
Она пыталась радоваться мелочам, уговаривая себя, что счастье категория скорее философская, чем физиологическая, но холод семейной постели убеждал в обратном.
«Иногда лучше оставаться друзьями, – имея ввиду супруга, продолжила внутренний монолог Артемида, прижимая к прыщу наспиртованную одеколоном ватку. – Хотя…» Мысли в её голове громоздились одна на другую, выстраивая шаткую цирковую пирамиду. И когда на верх взлетела самая легкая: «Мужчина всегда дружит с определенным интересом – либо он твой бывший любовник, либо потенциальный», – пирамида рассыпалась, испугав Аду крамольностью и новизной. Ада и во сне ни разу не посмела изменить мужу. А уж кто её там только не соблазнял!
Птица совсем обнаглела. Боль становилась невыносимой, но таблеток Ада не признавала. Лучшее лекарство – релакс по магазинам без денег! Светло, красиво, не суетно. Особенно по будням с полудня. Бродишь по лабиринту, от «гробницы к гробнице» (от бутика к бутику). Рассматриваешь неспешно себя в зеркалах. Замираешь восхищенно: «Ан, ещё и ничего себе!»
Магазинные зеркала добрее домашних. Очевидно, что-то подмешивают в тамошнее стекло, чтобы довольный покупатель, отражаясь наилучшими частями натуры, бесконечно потреблял, потреблял, потреблял…
Сладкоголосые сирены от маркета, поднаторевшие в искусстве обольщения, легко могли надругаться над её здравым смыслом, но только не сожрать месячный продуктовый бюджет. Приобретать даже с умопомрачительной скидкой хиты позавчерашнего сезона (пару чешек из меха рептилий) ей просто не на что!
При первых сладких нотах «вам помочь» она залепляла уши радио «Одиссей», и злые демоны искушения и соблазна каменели до новой жертвы.
Зато и при скромном бюджете Артемида умудрялась изрядно выглядеть, ничуть не смущаясь отсутствием бриллиантов в ушах и на пальчиках.
Она презирала драгоценности за безнравственность и бесполезность. За алчный свет вожделеющих глаз торговок и принцесс, отраженный их бесстыдными гранями. А драгоценности, напротив, с ней заигрывали. И когда она проходила мимо, иные вовсе потеряв всякий стыд, пошло навязывались. Наивные девушки в белых перчатках, не сомневаясь, наперебой предлагали ей примерить якутские брильянты и азиатские жемчуга. Она нехотя соглашалась, брала в руки, мечтательно ласкала взглядом и возвращала. Но возвращала так, что продавщицам становилось неловко за попытку втюхать залежалый товар.
Всякий раз, расслабленно прогуливаясь по бутикам торгово-развлекательных ангаров с неразменной трамвайной карточкой, Ада с умилением и тайной завистью подглядывала за самочками, приправлявшими свой необременительный шоппинг киш-мишем, типа, «папочка», «милый», «зая», «малыш». Через каждую минуточку справлявшихся у «барВОSSиков» нравится ли, идет ли, хорошо ли сидит, лежит, к лицу ли, к жопе ли, по ноге ли, по руке ли…
Сию безмозгло-декоративною популяцию дамочек она окрестила: «под доминантным самцом FOREVER», то есть – НАВСЕГДА!
Ритуальные шоппредставления – страсти почище шекспировских! То тон не в масть, то масть не в тон, а иногда и вовсе безразмерная истерика! Но доминантным самцам все по кайфу, все по карману. Они, самцы, всегда довольно урчали, утешали, гладили по задницам, доставали бумажники, кредитки и почти не торговались.
Птица переключилась на темечко и все яростнее долбила кору головного мозга. Ада собралась и вышла на улицу.
Утомленный вечерний проспект жарко дышал, моргая воспаленными глазами светофоров. Нырнув в трубу подземного перехода, Ада благополучно миновала поющего карлика, пожухлую даму с собачками, которым нечего есть, потому что дама много пьет и, бросив в ладошку замшелому старикашке «копеечку», оказалась на другой стороне перед входом в Дом культуры. По будням он именовался «ярмаркой промышленных товаров», а по выходным умело маскировался под ТЕАТР.
Ада вошла. Почетный караул из билетерш заставил вспомнить день недели: «Суббота!» – огорчилась она.
– Девушка, – окликнул ее пронзительный высокий голос. Худое лицо молодого человека выглядывало из облепившего голову флисового капюшона. Один его глаз внимательно изучал Артемиду, другой собственную переносицу. – В театр не желаете сходить? Весенние скидки!
Подозрительный субъект, точно веер раскинул перед ней билеты и, обмахиваясь ими, продолжил манерничать:
– Девушка, я отдам вам за двести, не пожалеете. Вчера был аншлаг, а сегодня вяло идут.
Ада взглянула на билет, уверенно протянутый ей косым типом. На билете отчетливо синело «1000 руб» – это настораживало.
– А что за спектакль? – недоверчиво поинтересовалась она.
– «Евгений Онегин» же, девушка, театр на Тачанке, – закатил живой глаз тип вроде удивленный ее серостью. – Хотите, я с вами