Ключ от сейфа. Нина Стожкова

      "И куда она подевалась, эта пачка? Я же только вчера вечером ее видела – пухлый такой сверток в пакете из-под колготок. Может, за папку с документами завалилась?".

      Мария пошарила в сейфе. Сверток исчез! Она машинально открыла вторую дверцу, хотя никогда прежде не грешила рассеянностью. Пусто. Хозяйка аккуратно заперла домашний сейф, положила ключи в сумочку, плотно закрыла дверцу шкафа, маскировавшую домашний тайник, опустилась на диван и только тогда позволила себе закурить.

      Три тысячи долларов исчезли, испарились, будто их и не было. Сигарета не помогла расслабиться. Противный холодок внизу живота не пропал, мурашки по всему телу тоже, и, если кто-нибудь сейчас сказал бы ей, что деньги – дело наживное, она бы, наверное, разревелась и ударила этого человека.

      Чтобы унять дрожь, Мария подошла к бару, налила рюмку коньяка и залпом выпила. Холодок и мурашки исчезли, однако в душе откуда-то появился и заворочался мерзкий когтистый зверек.

      "Федя! Точно, это он", – стал нашептывать монстрик скрипучим голоском и зацарапался где-то в районе солнечного сплетения. Маша почувствовала, что руки становятся липкими и холодными, а зверек ведет себя с каждой минутой все увереннее и нахальнее. Неужели и вправду – Федя?

      Младший сын Федор, двадцатипятилетний оболтус, жил с подругой отдельно от родителей и, хотя неплохо зарабатывал, частенько забегал перехватить деньжат до получки. Порой он просил мать спрятать в сейф заначку, отложенную на ремонт машины, а то подружка Варвара мгновенно переведет деньги на модные шмотки.

      Мерзкий зверек все сильнее покусывал Марию, не давал ей захмелеть, ехидно задавал уточняющие вопросы.

      "Может, Федька подсел на наркотики? Или Варя потребовала какую-нибудь эксклюзивную шубу? А ведь оба в курсе, для чего я вкалываю без выходных и праздников, знают, что я мечтаю о домике в деревне.".

      Марии казалось, что она помнила "в лицо" каждую сотню из трех тысяч пропавших "зеленых" – в эти проклятые бумажки "конвертировались" ее время, нервы, здоровье – словом, бессонные дни и месяцы, когда год шел за два. Особенно в пору увлечения мужа Алисой…

      Мария всю жизнь работала в «сфере питания», что служило вечной темой для сплетен и шуток в окружении ее мужа-художника. В те давние годы у молодой богемы было модно презирать общество потребления, бичевать тесный мирок обывателя. Между тем, в кафе «Муза», где Маша трудилась шеф-поваром, салат «столичный» и котлеты по-киевски заказывали как раз-таки обыватели. Мария разбиралась в достоинствах и недостатках любых, самых затейливых блюд не хуже, чем друзья мужа в модерне, неореализме. постмодернизме и прочих заумных вещах и с радостью принимала похвалы посетителей кафе. Ей нравилось, что вкус любой еды можно изменить одной-единственной приправой, что к каждому блюду полагается свой гарнир, что их можно сервировать по-разному, что еда – материя вечная, не то, что бесплотные споры художников. Да и не интересна была их бесконечная болтовня об абстрактных вещах. На работе у Василия о профессии Маши знали немногие. Молодой художник не то, чтобы стеснялся жены-повара, но на расспросы коллег отвечал уклончиво: мол, кем работает, неинтересно, главное, хозяйка отменная. Жена-стряпуха не очень-то вязалась с имиджем героя-любовника, разбившего не одно трепетное сердце.

      Василий, в то время жгучий брюнет с изящными усиками и бородкой-эспаньолкой, носил черный замшевый пиджак с черной же водолазкой, цитировал девушкам Бунина и Пастернака, да и сам порой баловался стишками. Он мог без очереди провести друзей на модную выставку, на театральную премьеру… Словом, внешность имел демоническую и слыл в своем кругу повесой и натурой утонченной, хоть и числился в штате их скромной конторы художником-оформителем. Женщины судачили: мол, Василий уникален, как картина настоящего мастера, а Мария похожа на эстамп массового производства: хоть и добротен, и одобрен худсоветом, а все же массовка…